Они знали Курако. На полдороге процессию встретили рабочие Осиновки. Они подняли гроб на плечи и донесли до площадки. Было темно, когда гроб опускали в могилу. Похоронили Курако на самом высоком месте площадки, где предполагался народный дом.
– Отсюда ему будет видно завод, – сказал кто-то.
На Гурьевском заводе о смерти Курако узнали на следующий день. Скорбную весть привез уполномоченный Реввоенсовета Пятой армии. Он остановился у секретаря гурьевской ячейки Лагзинга. Туда сошлись куракинцы. Они молча слушали рассказ о похоронах.
– А вы знаете, – обернулся представитель Реввоенсовета к Лагзингу, – Курако был партийным. У него в бумажнике нашли партийный билет. Партбилет номер первый кузнецкой организации РКП(б). Он давно был связан с нами и вступил в партию за три недели до смерти.
Четыре года – с тысяча девятьсот семнадцатого – в улус Майдакова не приезжали купцы. Шкурки – длинношерстные горностаи, седые соболя, козы, такие мягкие, что от одного их вида становится тепло, – были навалены в кладовой. Четыре года работы лежало там. Никто не приезжал. Кончались запасы пороха.
Майдаков вышел на охоту. В буреломе он разглядел Горностаеву тропинку. Кора поваленных деревьев оцарапана у основания острыми коготками зверька. След вел на Тельбес. Он поднимался вверх по Мрас-су. Рядом по бурелому параллельно шел соболь, и это было важнее. Соболь шел рядом, шел на Тельбес.
Странно было Майдакову. Тельбес – населенное место, стоят там рудничные дома. Соболь живет в нетронутой дикой тайге. В самой целине живет соболь. Но след шел к Тельбесу. По бурелому шла запутанная соболиная дорожка.
И рядом горностай. Это еще понятно. Горностай глупее соболя. Он подходит к человеческим жилищам. Охота на него – развлечение мальчишек.
Они вышли втроем к Тельбесу. Впереди шел горностай – императорская шкурка, потом шел соболь, потом Майдаков.
Пусто было на Тельбесе. Дома исчезли. Сгинули постройки. Заросшие, заплывшие, занесенные снегом, стояли шурфы и штольни. И только над горой расставлены ульи пасечника Костенко.
Майдаков знал Костенко. Соболь потерялся в буреломе и пропал. Горностай шел дальше – на Темир, но идти за ним не стоило. Майдаков постучался к Костенко. Костенко угостил Майдакова светлым липовым медом. Под образами стоял игрушечный Тельбес. Костенко собрал разбитую Кратовым игрушку, скрепил куски глиной и проволокой. Трещины насквозь просекали Тельбес. Там, где стояли столбики с надписью «Руда», не было ничего, кроме окаменевшей глины.
Это все, что осталось от металлургического завода Копикуза. Штабеля камня на площадке разобрали и увезли крестьяне, лесопилку растащили, склады в Кузнецке разгромили роговцы, чертежи Курако уложили в ящики и отправили неизвестно куда.
Старики любят поговорить. Костенко знал пять-шесть слов по-шорски. Майдаков так же говорил по-русски. Они разговорились, ломая для понятности родные языки.
Сказал Костенко:
– Мой,
