марево табачного дыма. Многие гости уже едва держались на ногах, но от этого еще отчаянней прыгали. После прохождения по залу со стопкой пепельниц в руках, руки с тыльной стороны становились мокрыми от чьего-то пота, потому что постоянно скользили в тесноте по чьим-то мокрым спинам. Люба выдохлась, от нескольких часов беготни ноги стали ватными, в голове ухала музыка, все вокруг качалось.
– Ну, как ты? Устала? – Спросила вдруг Алина с искренне сочувствующей улыбкой. – Иди наверх, к мойке, там лавочка у стены, посиди – покури.
– Я не курю, месяц, как бросила, сыну обещала.
– Не думаю, что тебя надолго хватит. Через недельку закуришь. – Усмехнулась Алина и пошла в зал.
Любу, и правда, тянуло присесть хоть на секунду, иначе, казалось, она просто рухнет на пол – так гудели ноги. Она поднялась, села на лавочку – там уже курила Иветт, вытянула ноги, задумалась, повернулась к ней – в голове все качалось от усталости, язык еле ворочался во рту:
– У тебя есть сигареты? Дай, пожалуйста.
Иветт протянула ей пачку:
– Ты же, вроде, не куришь.
– Я уже не уверена в этом.
Иветт рассмеялась вновь:
– Уже куришь! Здесь все курят.
Люба сидела, прислонившись к стене, жадно затягивалась сигаретой, и молчала.
– Кофе попей. – Как обычно звонко посоветовала Иветт.
– Три часа ночи – какой кофе?!
– Три часа работы – у тебя впереди. – Усмехнулась Иветт, встала и пошла вниз по ступенькам – снова в бар.
Люба зашла на мойку, заварила себе из общей банки чашку крепкого кофе, вновь присела на скамейку, блаженно закрыла глаза. Она никогда не думала, что просто сидеть – это такое счастье. Чтобы это понять, нужно было девять часов провести на ногах. Кофе закончился, докуренная до фильтра сигарета лежала в пепельнице. Люба вздохнула, с трудом поднялась и на подкашивающихся ногах отправилась вниз – снова туда, в бар. Когда она была в дверях, Сергей, стоявший у бара с напитками, повернулся и встретил ее долгим игриво сверкающим взглядом. Люба отвела глаза. «Опять» подумалось ей с некоторой неприязнью. Мрачно-кокетливые заигрывания бармена начинали надоедать.
Люди уже не прибывали, но и не расходились. Танцующая в мареве дыма все сильнее пьянеющая толпа уже начинала пугать. Казалось, этот кошмар никогда не кончится. У столба в центре зала постоянно валялась разбитая посуда, маленькие круглые пепельницы, хотя их и часто меняли, стали похожи на белых ежей из-за торчащих наружу окурков. Композиция из скульптур у стены была завалена сумками, уставлена бутылками и банками, окурки тушили прямо в расплавленный воск свечей. Люба, всегда придерживавшая того мнения, что Бог – один, просто разные народы дают Ему разные имена, не могла смотреть на такое кощунство. Она убрала от скульптур пустую посуду, зажгла свечи и, прислонившись к стене, начала устало наблюдать.
– Привет. – Очень высокий упитанный черноволосый
