бился им в дверь, пока в один отвратительный день Светлана Борисовна (мама Веры, суровая женщина и владелица частного охранного предприятия) не заставила своих мальчиков вышвырнуть его, чтобы не беспокоил, и доступно объяснить, что Вера не желает никого видеть. Нет, его не били, просто скрутили и продержали в служебной машине, пока не успокоился, а ещё доступно объяснили, почему не стоит так явно тревожить покой Вероцких. (Например, потому что Светлана Борисовна одним щелчком пальцев может вызвать и полицию, и с десяток парней с оружием. Даже пневматика попадает чертовски больно).
Что сделал Дима? Нет, он не успокоился. Просто начал действовать чуть иначе: подлизывался к Стасу, выпрашивая номер телефона сестры, покупал цветы, приносил сам, отправлял курьером, писал письма на электронку… Но номер его мгновенно оказывался в чёрном списке, всех курьеров отправляли обратно, на письма не отвечали, а его самого разворачивали ещё на подходе к двери.
Сколько так прошло времени? Месяц? Два? Димка насчитал ровно восемьдесят дней, пятнадцать часов и семь минут – сбегания с уроков, постоянных выговоров и подработок у родителей по вечерам – до того мгновения, как все его старания наконец-то принесли плоды. Вера ответила. Просто в один прекрасный день взяла трубку и тихим, хриплым, но таким родным голосом ответила:
– Да?
– Вер… Вера, это же ты?
О, он прекрасно знал, что это она, и от одного звучания самого любимого голоса на свете сердце готово было остановиться. Но спросить он был обязан, потому что в голове вдруг разбежались все мысли. Дима не знал, что сказать.
– Я.
Они замолчали. Тишина казалась звенящей, болезненной, страшной, но Дима попросту не мог её разорвать. В горле встал ком, и впервые после той ночи захотелось заплакать. Но он же мужик, чёрт побери, он не может плакать. Сейчас. Вот положит трубку, вспомнит это мгновение и тогда – сколько душе угодно.
– Дим…
– Вер…
Говорить начали одновременно. Снова неловко замолкли.
– Ты первая.
– Нет, давай ты.
Дима глубоко вздохнул, но всё же больше спорить не стал:
– Вер, солнце, я так соскучился. Ты не отвечала. Я ни учиться не мог, ни спать, даже…
– Дим, – как бы ни уверяла, что «он первый», но Вера всё равно прервала поток откровений. Глубоко вздохнула, так что воздух зашуршал в трубке, и выпалила: – Пожалуйста, не приходи больше.
– В смысле? – опешил Дериглазов.
– Не звони, не приходи, не ищи встреч. Не стоит. – Дима набрал воздуха, собираясь что-то сказать, но Вероцкая не позволила себя перебить: – Не нужно, Дим. Я никого не хочу видеть.
Сердце больно кольнуло. Отвратительное ощущение.
– Даже меня? – пробормотал Дима. Не так он представлял себе этот разговор, совсем не так.
– Особенно тебя. Тебе не стоит приходить.
– Вер,
