следующий день поезд прибыл в Кустанай. «Степь да степь кругом» и палящее казахстанское солнце. Сорок минут езды в битком набитых зеленых армейских автобусах по пыльной, растрескавшейся, как панцирь черепахи, дороге, вдоль которой с вытянутыми шеями семьями стояли любопытные суслики, и мы въехали за колючую проволоку нашего почти двухгодичного добровольного заточения. Нас не смутил вид старых, кое-как подремонтированных, выкрашенных защитной зеленой краской длинных деревянных бараков, в которых нам предстояло жить и учиться. У одного из них, сверкая воронеными стволами пулеметов, стоял учебный истребитель Як-11, который нам предстояло освоить после полетов на спортивном самолете Як-18. Мы тут же облепили его, как муравьи гусеницу, кто-то даже пытался залезть в кабину, но она предусмотрительно оказалась запертой. В воздухе раздался оглушительный грохот – с учебных полетов на этих самолетах возвращалось очередное звено курсантов. Нас распирало от гордости – скоро и мы будем такими!
Бараки, куда нас разместили, были разбиты на небольшие кубрики, где стояли двухъярусные железные кровати и тумбочки, по одной на двоих. Закончив нехитрое обустройство, мы высыпали во двор. День клонился к вечеру. Посреди двора в форме «каре» прямо в землю были вколочены скамейки, на которых сидели вернувшиеся с полетов курсанты-старожилы. Оттуда раздавался звон гитары. Первое, что бросилось в глаза, был их бравый вид. Опаленные солнцем, почти черные лица с выгоревшими бровями и красные от послеполетного напряжения глаза. Выцветшие от постоянных стирок в бензине, почти белые гимнастерки, пыльные сапоги. Однако во взгляде, в движениях чувствовались уверенность и собранность, как будто они на своих Як-11 только что вернулись из боя. И пели они какие-то свои, незнакомые нам песни: «Моль, моль – ядовитая букашка. Моль, моль – безобразная канашка. Моль, моль – такой маленький зверек. Где не сядет – всюду тянет, везде берет, поет!» – хором подпевали они. Окружив их тесной толпой, стараясь не пропустить ни слова, мы молча прислушивались к незнакомым словечкам и шуткам, которые они отпускали. Мы поняли, что прежде, чем мы станем такими, нам еще долго придется быть их учениками.
На следующий день была баня. Отвезли нас на автобусах снова в город. Отпарившись и отмывшись с дороги, мы выстроились в очередь к пивному ларьку в надежде добыть кружку освежающего напитка. Стояла тридцатиградусная жара. Пересохшими глотками мы орали на «чужаков», прибывших вместе с нами из других спецшкол и аэроклубов, пытавшихся пролезть вне очереди. Наконец, получив свою кружку с какой-то мутноватой жидкостью, постепенно успокоились и начали осматриваться по сторонам. Переодетые в безразмерные гимнастерки, галифе и кирзовые сапоги, мы снова стали похожи на новобранцев. Старая форма, погруженная на грузовик, отправилась на сжигание. Вместе с ней синим пламенем сгорела наша беспечная юность.
Кустанай, сплошь утыканный деревянными домами, заселенный ссыльными поселенцами, представлял после Свердловска унылое зрелище. На его окраинах, у станции, стояли на рельсах старые ветхие вагоны,
