самим Эйнштейном. Таким образом, теперь нам открывается возможность производить вычисления не только для идеализированной упрощённой модели, как это было раньше, но и учитывать реальный разброс параметров и характеристик каждой конкретной среды». Заметим, что Владиславу Евгеньевичу удалось, преодолевая волнение, произнести эти слова нарочито небрежным тоном. Естественно, не только диплом был зачтён на «отлично», но и за защитой его последовало приглашение Владислава Евгеньевича в Московский Государственный Университет на факультет Общей Физики и Волновых Процессов (а проживал же Лебедько в Петербурге, тогда ещё Ленинграде, и заканчивал Институт Точной Механики и Оптики). Молодого человека ждала блистательная карьера, доклад в МГУ сулил почти незамедлительный переход от диплома к кандидатской диссертации, – короче, сладкое бремя славы, хоть и в неких туманных образах, маячило в голове выпускника. В Москве же дело приняло несколько иной оборот. На докладе молодого специалиста присутствовало несколько учёных с мировыми именами, как то: Рахманов, Чикин, Климович, даже академик Прозоров, будучи уже в почтенных годах, зашёл приветствовать восходящую звезду отечественной физики. Надо сказать, что Владислав Евгеньевич, одетый во фрак с некими покушениями на моду, нервничал, зная, что всё его решение шито белыми нитками, но, в то же время целиком доверял своей интуиции, которая говорила ему о том, что окончательное уравнение имеет именно такой вид, к каковому он и пришёл. Что за беда, если некоторые промежуточные выкладки были принципиально не решаемы! Ему казалось, что приближённой аппроксимации было вполне достаточно. Тем более, рассуждал он, учёные с мировыми именами не будут докапываться до каких-то неувязок в промежуточных вычислениях. Конечный результат выглядел убедительно, и это главное!
И вот доклад завершён. Сам академик Прозоров жмёт ему руку и похлопывает по плечу, одаривая своей улыбкой мудрого старца. Но дотошный профессор Климович, как раз в тот момент, когда все присутствующие готовы были увенчать докладчика причитавшимися ему лаврами, неожиданно испортил всё дело! «Позвольте! – произнёс он, поднимаясь к доске и перехватывая мел у озадаченного Лебедько. – Мне кажется, что переход от этой формулы к конечному уравнению не может быть таким простым! Не могли бы вы подробно расписать все вычисления?» – и, не дожидаясь ответа побледневшего Владислава Евгеньевича, в течение буквально десяти минут исписал всю доску, стёр написанное тряпкой, начал заново… другие учёные также повставали со своих мест и сгрудились вокруг доски. В конце концов, пожилой профессор, вытирая пот со лба, извиняющимся тоном пробормотал: «Как же так, Владислав Евгеньевич? Ведь дальше выкладки невозможны!.. Вы сами видите, что мы подошли к числовому ряду, который является просто не сходящимся! Каким же образом вы получили свою формулу?» – «Я просто пренебрёг вот этой и вот этой величинами, – пролепетал Лебедько в ответ. – Они ведь ничтожно малы, ведь правда?» –
