йодом цвета «брюшко блошки»
Матрешку извлекают из матрешки.
Все оптом – четвертак,
Поштучно – трешка.
И густо смазав сковородку маслом
Блинов поминных,
Зал нарядился, словно ждал невесту:
Жемчужный гроб в проходе тесном
В убранстве страз дисперсию давал,
Переливаясь в гранях света,
Атласных простыней крахмал – сиял!
И словно при церковном доме,
Пюпитр на клиросе стоял с набором партитур.
Поднявшись из своей домины, под утро,
Она в окно смотрела взором мутным
Сквозь тюли полотно, да запотевшее стекло.
Гостей ждала, но видеть не хотела их.
В уме крутился чей-то грустный стих,
Давил на грудь,
Щемило мелодией тоскливой сердце,
И плакать сильно так хотелось,
Упала маска, и пропала смелость,
Остался страх небытия,
Забвенье.
Жизнь книгу словно не прочла, а проглотила,
Одно мгновенье, поминовение…
Никак сложить в уме не получалось,
Реальность, ту, что в двери постучалась,
И разом выбила из сил.
И ей казалось, что злорадствуя смеется,
Великий ГЕНИЙ, что над нею пошутил.
Еще не возраст,
Ведь еще совсем не возраст был,
Не ощутила лет своих,
А, он, убил!
Убил словами,
Он даже не запачкал рук о эту грязь,
Не обтирал ладоней чистых о гробовую бязь.
Дождь шел,
Наверно, кто то тоже с нею плакал,
Свою тоску покровом ночи прятал,
Печаль в настойке горечи топил,
И не тонула, хотя много пил.
В ногах стояли два вазона белых с цветами,
Их дети принесли на память маме.
– Маме – маме… —
В ушах звенело,
И в этом крике вся нутром слабела,
Задета за живое, побледнела,
Сошла с лица, мутится роговица…,
Закрыть глаза,
Пускай, как будто снится страшный сон,
Совпавший ненароком в унисон,
Границу перехода ищет он,
Там затаиться, спрятаться, укрыться…,
Увидеть выход, наутек пуститься,
Чтоб миновать внезапного ухода.
А дождь слезами капал,
Он на стекле окна росою стыл…
Безумно сильно ей хотелось,
Уйти не дожидаясь прощенья и прощанья,
Тоннелем арок, в белый зал венчанья,
И под цветами свезшихся с дуги,
Надеть вазоны словно сапоги,
И,
