спросил Джафар, проглотив последний кусок котлеты. – Я могу завещать тебе мой труп, хочешь? Мне приятно будет думать, что он не пропадёт.
– Ты мне лучше себя в живом виде предоставь, – сказал Эйзен. – Больше пользы.
Он до сих пор не привык к мысли, что умрет не завтра, понял Эйзен. Он похож на заблудившегося ребёнка, которому страшно думать о будущем, и он хочет препоручить это будущее случайному заинтересованному лицу. Иначе, как ему кажется, будущее может не состояться.
– Что? – тут же спросил Джафар, вглядываясь в его лицо, словно надеясь прочитать мысли.
Эйзен взял у него тарелку и направился к мойке.
– Ты не умрешь, Яша, – сказал он тоном, какой использовали для разговоров о будущем в старых советских фильмах. – Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
– Джафар смутился, но потом поделился новой идеей.
– Постараюсь, – сказал он. – Нет… Хочешь, я поклянусь в этом? Я не умру, чтобы вернуть тебе моральный долг.
Теперь уже смутился Эйзен.
– Я тебе из без клятвы верю, – сказал он, определяя тарелку сушиться.
– Нет-нет, не отказывайся, – попросил Джафар, поднимаясь со своего места и становясь напротив Эйзена. – Это нужно больше даже мне, чем тебе…
– Хорошо, – сказал Эйзен. – Говори.
– Я клянусь, – подумав, сказал Джафар, – что стану служить тебе столько, сколько ты пожелаешь, и никогда не предам твоих интересов. Ты можешь располагать мной, моими навыками и умениями во имя всего, что сочтешь нужным… если это не будет нарушением закона и или интересов законопослушных граждан.
Эйзен погладил Джафара по голове – чуть обросшей с весны и все ещё мокрой после ванны. Здорово ж они его перемололи, подумал он с горечью. До сих пор не понимает, на каком он свете, и остались ли в мире прежние ценности.
Но с другой стороны… у прочих и этого понимания не остаётся.
– Я принимаю твоё служение, – сказал он.
Малодушно захотелось куда-нибудь отсюда телепортироваться, однако дальнейшие события показали, что ритуал, который он посчитал сентиментальной глупостью, на самом деле оказался одним из самых правильных его шагов в общении с Джафаром.
*
Следующие три дня бывший узник проспал, и даже для того, чтобы покормить, Марии Семеновне приходилось его будить. Откуда эта милая женщина знала, как обращаться с истощенными людьми, Эйзен предпочёл не вникать – знает, и хорошо. Ему меньше хлопот.
– Отец у меня из Каира, – рассказал Джафар, когда обрёл силы для праздной беседы. – Мама была из Москвы. По профессии она была египтологом, но как только защитилась, ушла преподавать в школу. Только раз в экспедицию съездила, после чего, собственно, я и родился. В детстве я учил стихи на трех языках. Русский, арабский, английский. Она умерла, когда мне было семнадцать. Так моя культурная жизнь закончилась.
– Сашка говорил, ты владеешь какими-то древними китайскими техниками?
