мне думается, ты колдуешь, – сказала Ингер, – ведь не взял же ты лошадь?
– Я взял лошадь.
– Я спрашиваю: нашел ее?
О, если б Исаак мог сказать: моя лошадь, наша лошадь! Но он только взял лошадь на время, чтоб свозить на ней дрова.
Исаак возил в село дрова и привозил оттуда припасы – муку, сельдей. А однажды привез на санях быка; он купил его баснословно дешево, потому что в селе уже началась бескормица. Бык был худой, шершавый да, судя по всему, не мог разжиреть, но не урод и должен был оправиться от хорошего корма. Ингер сказала:
– Чего только ты не притащишь!
Да, Исаак притаскивал все – притаскивал доски и тес, которые выменял на бревна, притащил точильный камень, вафельницу, всякие снасти и инструменты, все это за дрова. Ингер распухала от богатства и каждый раз говорила:
– Ты еще что-то привез? Теперь у нас есть бык и все, что только можно придумать!
И однажды Исаак ответил:
– Нет, теперь уж больше ничего не стану возить!
У них были запасы на долгое время, и они стали зажиточными людьми. Что-то затеет Исаак весной? Сотни раз шагал он зимой за возами своих дров и надумал: он расчистит место дальше за косогором, вырубит весь лес, наготовит дров, оставит сохнуть на лето и зимой будет накладывать на воз вдвое больше. Расчет был безошибочный. Сотни раз думал Исаак и о другом: о Златорожке, откуда она взялась, чья была раньше? Нигде не найти другой такой жены, как Ингер; бедовая бабенка, податливая и на все согласная; но ведь в один прекрасный день кто-нибудь может прийти отобрать Златорожку и увести ее на веревке. А из этого может выйти беда. «Ты ведь не взял лошадь? – сказала Ингер. – Или уж не нашел ли?» – сказала она. Вот какая у нее была первая мысль, ей нельзя было безоговорочно верить, а что ему делать? Вот о чем он думал. Да и сам еще купил быка для Златорожки, это для краденой-то, может быть, коровы!
Но вот пришло время отдавать лошадь. Жалко было, потому что лошадка была маленькая, мохнатая и очень им полюбилась.
– Ну, что ж, ты все-таки сделал много дел, – сказала Ингер в утешение.
– Как раз к весне-то мне и нужна лошадь, – ответил Исаак, – у меня столько для нее работы.
И вот утром он тихонько выехал из дому с последним возом дров и вернулся только на третий день. Когда он приплелся домой пешком, то уже снаружи услышал доносившийся из избы какой-то странный звук и остановился на минутку. Детский плач.
– О-ох, Господи, – что ж поделаешь, но это было очень страшно и необыкновенно, а Ингер ничего не сказала.
Он вошел, и прежде всего ему бросился в глаза ящик, знаменитый ящик, который он притащил домой на своей груди; он висел теперь на двух веревках и превратился в люльку для ребеночка. Ингер копошилась полуодетая, да она уж успела подоить корову и коз.
Когда ребенок умолк, Исаак спросил:
– Ты уж справилась?
– Да, справилась.
– Так.
– Он родился в вечер, как ты уехал.
– Так.
