даже не слишком покривил душой, заодно пожелав скорейшего выздоровления отцу Эразму. В ответ гость сообщил мне, что я тоже умный, но слишком уж тихий и незаметный, в его устах это, несомненно, было комплиментом. Затем я узнал, что у Арамоны есть сын, который уже умеет читать и хочет воевать. Как было в ответ не поднять стакан и не пожелать Арамоне-младшему со временем достичь тех же высот, что и отец? О сарказме и иронии господин фехтовальщик явно не слышал и принял мои пожелания благосклонно, чтобы не сказать величественно, дозволив обращаться к нему, если у меня возникнут затруднения.
Затруднений, в которых мне могло бы помочь подобное животное, у меня не имелось, но Арамона ждал ответа, и я поинтересовался его мнением о наших головастиках вообще и племяннике Дорака в частности. Ответ, признаться, меня порадовал, поскольку унар Анри по фехтовальной части изрядно уступает, самое малое, четверым. Первым идет тоже довольно-таки неприятный красавчик, хотя Арамона, по его словам, учивал куда лучших бойцов, в перечисление коих и углубился. Он сыпал именами герцогов и графов, которые, став маршалами и генералами, ни за что не забудут столь выдающегося мастера клинка и протянут руку его пучеглазому сынку. В конце концов у оратора начал заплетаться язык, а бутылка показала дно, что меня и спасло. Арамона осушил последний стакан, заверил меня в своем уважении и пообещал составить мне протекцию не то у особо любезных его сердцу Савиньяков, не то у Ноймариненов, после чего убрался, оставив гору костей и достойный трактира запах.
20-й день месяца Осенних Молний 390 года круга Скал
Утром я поднялся с больной головой, должно быть, именно поэтому расшумевшиеся головастики казались мне особенно несносными. Урок тянулся, как тянется бездарная книга, а когда, наконец, закончился, мной завладел позабывший и думать о вчерашней хвори аспид. Он уже знал о моем ночном госте, что могло означать как то, что он Арамону ко мне и подослал, так и то, что его осведомители не дремлют. Что ж, я не сказал ничего, что могло быть истолковано против меня; по правде говоря, я вообще ничего не сказал. На вопрос Эразма, не утомил ли меня визитер, я ответил улыбкой, предоставив собеседнику додумать устраивающий его ответ. Тот, видимо, так и сделал, поскольку уведомил меня, что Арамона – человек душевный, хотя его дружелюбие порой и может показаться чрезмерным. Я отделался цитатой Иссерциала, которую Эразм, разумеется, не узнал, решив, что я в самом деле полагаю себя оторванным от родимой ветки листком и рад любому готовому меня приютить древу. Последовала получасовая проповедь под травяной отвар, из которой следовало, что в Лаик я обрету душевный покой и сердечную дружбу. Из более или менее любопытного я узнал, что Арамона женат на внебрачной дочери графа Креденьи, является достойным супругом и нежнейшим отцом, и что его рвение и верноподданнические чувства еще будут оценены по заслугам. Я с готовностью согласился и был отпущен с пожеланиями всяческой олларианской чуши, от которой меня всегда мутило.
