олларовские прихвостни. Разумеется, они не нападают открыто, но… вчера стреляли в герцога Эпинэ. К счастью, неудачно, но раз на раз не приходится. Монсеньор, я не хочу искать себе нового господина. И мои люди не хотят!
Да, северяне не забыли своего генерала, таких не забывают. Ричард тоже нет-нет да и вспоминал то шутки Люра, то его советы. Симон был умницей, но главное, в нем были благородство и смелость. В жилах генерала не текло ни капли крови эориев, титул и звание он получил из рук Оллара и все же перешел на сторону принца Ракана, что и решило исход восстания.
Люра понимал, что никогда не сравняется с новыми соратниками знатностью, победа Раканов висела на волоске, в Олларии отступника ждала даже не плаха – виселица, и все равно поступил по совести. Уцелеть в десятках сражений, получить маршальскую перевязь и так страшно и нелепо погибнуть! Ричард тепло улыбнулся напряженно молчавшему офицеру:
– Полковник, клянусь вам, имя Симона Люра не будет забыто, но я был бы недостоин вашей тревоги, если б стал скрывать лицо и герб. Держите ухо востро, и пусть решает… Создатель! Наль, к тебе это не относится, можешь сменить плащ.
Кузен ощутимо побелел, затем покраснел и дрогнувшим голосом произнес:
– Я поеду рядом с тобой в своем плаще.
Воистину куда конь с копытом, туда и ызарг с хвостом… Хотя вообще-то он к бедняге Налю несправедлив – чиновник не обязан быть храбрецом. Чиновник, но не будущий граф Ларак! Ричард подмигнул кузену:
– Сейчас мы всем покажем, что Люди Чести ничего не боятся. Вперед!
– Убил бы! – сюзерен схватил с камина бронзовую фигурку и взмахнул ею, как булавой. – Вот взял бы и убил. Уж лучше я, чем другие! Ты соображаешь, что творишь?
Робер пожал плечами – отвечать было глупо, разве что огрызнуться, что он-то как раз соображает. В отличие от родившегося и выросшего в Агарисе принца. Мать Альдо вроде была агарийкой, отец – наполовину алатом, наполовину неизвестно кем. Талигойская кровь в Раканах давным-давно сошла на нет, но беда не в этом. Кровь может быть хоть гоганской, хоть бирисской, главное понять и полюбить не свои выдумки, а настоящую страну или живого человека. Сюзерену это не грозило, его величество видел лишь то, что хотел, а слышал себя и только себя. Иноходец невесело усмехнулся.
– Айнсмеллер нажаловался?
– Не нажаловался, а рассказал, – его величество с грохотом водрузил статуэтку на место. – Все! С завтрашнего дня изволь ездить в кирасе и шлеме. Считай это приказом.
– Нет, – оказывается, герцог Эпинэ научился говорить спокойно, как бы ни клокотало внутри, – я не стану ездить по собственной столице в доспехах. И солдатам не дам. Иначе нас окончательно в захватчики запишут, а от пули в спину кираса все равно не спасает.
– Тогда меняйся плащами со своими чесночниками. – Альдо был не на шутку встревожен, и Роберу стало стыдно за издыхающую дружбу. – Ты совсем себя загонял, так дело не пойдет.
– Фураж
