Мальбрук в поход уехал, бог весть когда придет!
Я рассердился, сказал, что не люблю фарисейства – тем более фиглярства, – и потребовал немедленно прекратить недостойное нашей семьи ерничанье, после чего они перестали наконец шутить и спросили:
– Объясни нам, непонятливым, зачем тратить лучшие годы жизни на пыль дорог, дорожные харчевни и ночевки в поле, отказавшись от культурной жизни, гигиены и даже от обычных ватерклозетов?
– А еще и на утехи с непотребными девками из кабаков, – пролепетала служанка Долорес и заплакала.
Их сомнения и насмешки произвели большое впечатление, и в результате лишь несколько наиболее преданных людей согласились отправиться со мной.
Как я был тогда беспечен! Почему я не подумал о том, чем заканчивается песня: появляется паж, который приносит весть о смерти Мальбрука и сообщает, что на погребении рыцаря четыре офицера несли его кольчугу, кирасу и меч?
Утром, во вторую декаду сентября, с наступлением бабьего лета…
Я отправился в путь, а в голове еще звучали слова песни «Мальбрук в поход собрался». Мальбрук – язвительно исковерканное имя герцога Мальборо. Но я-то, слава Создателю, не герцог никчемной островной Англии, а самый настоящий принц, сын короля, наследник огромного государства. Пусть сигареты называют столь неблагозвучным именем! Но особенно обидно было вспоминать замечание моей крошки Долли. Я к ней всей душой, а она заподозрила, будто я специально уезжаю, чтобы променять ее объятия на общество трактирных девок-замарашек, – как только она могла подумать такое?
До этого путешествия мне редко доводилось отлучаться из родного дома, и потому, как только пределы города остались позади, неприятные мысли тут же покинули меня, и весь первый день был наполнен новыми впечатлениями и небольшими радостными открытиями.
На второй день дорожные наблюдения уже меньше увлекали меня, и, когда к вечеру мы разбивали лагерь для ночлега в безлюдной долине, покрытой длинными полосами теней пирамидальных тополей в лучах заходящего солнца, мне вспомнился родной очаг и я почувствовал неожиданную тоску по прежним радостям и утехам. Тогда я написал письмо родным и отдельную записку малышке Долли и хотел было отправить домой гонца, чтобы передать послания, но, вспомнив, как два дня назад все дружно высмеивали меня, решил не посылать письма и положил их в отдельную шкатулку. «Ничего страшного, – успокаивал я сам себя. – Через несколько недель я вернусь, и все станет на свои места».
После некоторых размышлений я пришел к выводу, что надо бы выяснить, насколько далека граница, выбрал лучшего всадника, верного мне человека, дал ему арабского скакуна и поручил отправиться наутро впереди нашего отряда на поиски края отцовских владений.
«Доберешься до пограничной заставы, скажи офицеру, чтобы он организовал нам встречу, и не мешкая возвращайся назад, – сказал я ему. – Если в течение пяти дней не достигнешь границы, тоже поворачивай
