сержусь. – Я осторожно высвобождаю пальцы и прячу руки в карманы. – Но ты меня совсем не знаешь. И еще ты не прав.
– Ну-ну… – громко хмыкает Каша, закидывая за спину свой джинсовый рюкзак.
Мы спешим в класс.
День пролетает в суете. Вот-вот начнутся триместровые каникулы, так что мы пишем контрольную за контрольной, сдаем охапки тестов и носимся по коридорам под окрики учителей «Не бегать!». Я прихожу домой только к четырем часам и без сил падаю на диван перед теликом. Вот бы заснуть хотя бы на сутки… Тем более мама и Ксю как раз сладко посапывают в родительской спальне: я вижу их, тесно прижавшихся друг к другу на кровати. Мама-медведица и медвежонок…
Сон ко мне не идет. Или это я не иду к нему? Мысли, как муравьи, носятся по тропинкам извилин в мозгу и не дают расслабиться. Я подтягиваю колени к груди и, поколебавшись, обхватываю правое запястье пальцами левой руки. Ничего. Сколько бы я ни пробовала, я была и остаюсь единственным человеком, чьи чувства для меня – одна огромная тайна.
Или может… Может, я просто бесцветная? Скучная, серая и неприметная настолько, что внутри меня вообще никаких красок нет? Но я же чувствую! Просто не могу разобраться, что именно. Кажется, боюсь. Но вот чего и почему?
Я снова тяну себя за челку и, растрепав волосы, замираю под синей завесой. Что-то меняется, вот что пугает. Каша, Лера, Андрей… Даже Оксана и Егор! Все они как будто делают шаг в мою сторону, занимают какое-то место внутри. А я этого не хочу. Или хочу? Ох, я не знаю…
Ксю начинает недовольно кряхтеть, и я выныриваю из мыслей. Тихонько захожу в родительскую спальню и уношу сестренку, пока мама не проснулась. Прижимаюсь щекой к ее нежной щечке и с наслаждением погружаюсь в покой. Знаю, немного эгоистично использовать младшую сестру как антидепрессант, но она, кажется, не против. Ксю играет с синей прядкой и – ой! – больно дергает меня за волосы. Я корчу рожицу, и она улыбается. А затем потихоньку засыпает.
Проходит минут двадцать, когда из комнаты выглядывает мама. Ее кудрявые волосы смешно сбились на одну сторону, а на щеке остался отпечаток подушки.
– Не знаешь, кто похитил моего ребенка? – Мама широко зевает и, шаркая босыми ногами по полу, плетется к дивану.
– Мне вернуть его обратно? – спрашиваю я шутливо.
– Нет-нет, наслаждайся, – сонно бормочет она, натягивая на плечи плед.
– А как же «вот станешь матерью, тогда и поймешь»?
– Это не про тебя. Ты и так уже все понимаешь. Может, даже лучше меня.
Мне почему-то становится грустно. В носу начинает противно пощипывать, а на глаза наворачиваются слезы. Я отворачиваюсь и утыкаюсь подбородком в плечо.
– Ты на меня все еще злишься? – тихо спрашивает мама.
– Наверное, нет.
– Саш… Я тебя не понимаю.
– Я знаю.
Мы не смотрим друг на друга, и пропасть между нами как будто растет. Почему так бывает, что люди любят друг друга, а все равно не могут понять?
Мама тянется
