проблем, – сказал он.
– Кому я выставляю счета?
– Мне.
– Оплата четырнадцатого числа каждого месяца. Без задержек.
– О’кей.
– У вас есть список?
– Какой список?
– Кого я должен остерегаться.
– Вы что, газет не читаете?
– А кроме тех, о ком пишут в газетах?
– Почему вы спрашиваете?
Потому что это было написано у него на лице. И на лысине тоже.
Гендель вздохнул и отложил в сторону вилку:
– Кляйнман хочет знать, не ходит ли к ней кто-нибудь.
– А что, если да?
– Ничего. Вы сообщаете мне его имя, даете фотографию с камер наблюдения и обо всем забываете.
– А потом мне покажут по телевизору его труп?
– Не знаю.
– Вы все прекрасно знаете.
– Он сидит под арестом. Дома осталась красавица жена, и он психует. Вы бы в его положении не волновались?
Мы немного помолчали, пытаясь переварить мысль о том, что можем стать соучастниками убийства.
– Еще один вопрос, – наконец сказал я.
– Давайте.
– Почему я?
Он ждал этого.
– У вас отличные рекомендации.
Я уставился на него и не отводил взгляда до тех пор, пока он не понял, что я не отстану и ему придется сообщить мне, кто именно меня рекомендовал. За два года до того мне удалось раскрыть серию убийств одиннадцатилетних девочек, после чего я на несколько месяцев стал почти знаменитым и в результате приобрел кучу старых друзей, о существовании которых уже успел забыть. Расследовать то дело было сплошным удовольствием, и в некоторые ночи я просыпался от собственного крика всего по два раза.
– Они подозревают всех, – сказал Гендель. – После того как его посадили за решетку, организация ослабела. Они боятся, что тот, кого они наймут охранять Софи, сдаст ее другой стороне. А про вас говорят, что вас нельзя купить.
Я заявил, что это подлый поклеп, но он не стал меня слушать. Короче, я взялся за эту работу.
Только по дороге домой я вспомнил, что передо мной на столе стояла целая тарелка мини-круассанов с джемом, но я к ним так и не притронулся.
3
С того дня прошло шесть месяцев. Я лежу на спине и слушаю, как дождь стучит в окно. У меня в голове играет Me and Mrs Jones Билли Пола, но из соображений гуманности я не подпеваю. Ее голова лежит на моей груди, пальцем она выводит круги на моем бедре. В этой позе я могу без помех рассмотреть детали. Сказать, что ее тело ни в чем не обмануло ожиданий, внушенных свободной футболкой, – значит ничего не сказать. Маленькие темно-коричневые соски, поразительно белые груди и идеальная попа, формой напоминающая перевернутое сердечко. Я почти уверен, что у нее есть и другие части тела, но сосредоточиться
