за помощью, однако разбойники всегда узнавали заранее о приближении стражи и покидали деревню на денек-другой. Сколько бы не прочесывали эти леса, они как сквозь землю проваливались, а собаки не могли найти хоть какие-то следы, словно их и не существовало никогда… И так раз за разом. В конце концов виконт перестал прислушиваться к нашим мольбам, а у городской стражи мы прослыли врунами, что лишь время отнимает да от важных дел отвлекает. Разбойники же возвращались каждый раз, как только убеждались что более стражей в деревне нет. Они избивали нас, не щадили женщин и немощных стариков, упиваясь безнаказанностью, портили наши дома и запасы.
Все внимательно выслушивали его рассказ. Максимилиан внимательно наблюдал за стариком, София возмущенно выдыхала каждый раз, когда старик рассказывал о тех несчастьях, что выпали на их долю, а Каталина, кажется, была готова расплакаться из жалости. Старик сделал паузу, промочил горло, и продолжил:
– И так продолжалось пока два месяца назад к нам не пришли эти, из Серой гвардии. Отряд из двадцати подготовленных бойцов оказался довольно внушительной силой, чтобы наконец разворошить это змеиное логово. Разбойники явно не были к такому готовы. Развязался бой, но что могут эти негодяи в честной схватке, – с горькой ухмылкой продолжил Марсель. – Гвардейцам потребовалось не больше дня, чтобы прогнать разбойников с насиженного гнезда. Мы были рады нашим спасителям. Думали, что наш виконт не забыл о нас и это по его просьбе сюда пришли гвардейцы, но… Мы рано радовались. Их командир, молодой лейтенант, объявил, что они здесь по какому-то особому указу и пока они не разрешат свои дела, мы обязаны половину нашего продовольствия выделять на содержание его отряда и лошадей… Мы и так были ослаблены, пока банда кормилась за счет наших припасов, но хотя бы что-то нам оставалось. А теперь уже у нас еле-еле хватало провизии, чтобы не жить впроголодь, а притом ведь подати для виконта никто не отменял. Урожай выдался слабым в этом году, слишком жаркая летняя пора, и следующую зиму точно бы не все пережили. И тогда несколько из наших, пятнадцать человек, что совсем уже отчаялись, решили перебить гвардейцев ночью, пока они спали…
Старик снова запнулся. В свете утреннего солнца я заметила блестящие капли на тарелке его, но Марсель тут же вытер слезы и продолжил:
– Они перебили всех, кто решился на тот опрометчивый поступок, а их тела вывесили на обозрение. Объявили, что это якобы остатки разбойников, что укрывались среди нас под видом простых крестьян, что мы должны быть благодарны за то, что они защищают нас от таких крыс… Но это были люди, которых мы знали всю свою жизнь. Среди вывешенных на столбах были и мой сын, и мой внук… Они даже не разрешали забрать их тела, чтобы сжечь и похоронить как полагается, и день за днем могли лишь наблюдать, как наши родные, друзья и знакомые гниют под палящим солнцем. Мы ничего не могли им противопоставить. Любого, кто был недоволен их действиями, приписывали к пособникам бандитов, и либо их ждала смерть на столбе, либо жестокие пытки…
