специфический запах мёда, воска и пустых деревянных вощёных рамок. Под большим столом алюминиевые бидоны с янтарно-золотистым мёдом и деревянный разливной ковш. На столе стояла глиняная тарелка с мёдом, глиняный кувшин с молоком и буханка домашнего деревенского хлеба.
Даже во время разговора руки Петера постоянно были в движении. Жилистые и натруженные, знающие, что такое крестьянский труд. Мы подолгу беседовали с ним. Меня интересовали многочисленные детали военного времени. Отвечал он обстоятельно – между предложениями длинные паузы. Это были ответы из памяти жизни!
Таких людей, хозяев своей земли, как Петер и Фогель, рождала генетическая память латышского крестьянина, испокон веков работавшего на своей земле. Таких людей рождал ежедневный труд во благо жизни, из поколения в поколение живших в согласии с собой и окружающим миром. Вершиной этого мира зачастую был ближайший городок и, как мне рассказывал хозяин хутора «Гайли», не каждому дано было в своей жизни доехать до столицы
Риги.
Земля нас кормит! Пока она есть и есть рабочие руки, крестьянин будет сыт, а тело будет здоровым! Эти его слова звучали как напутствие потомкам! Увы! Не случилось! Его сыновья врачи. Выйдя на пенсию, переселились из Риги в отчий дом и сейчас развивают там сельский туризм. Крестьяне Латвии не выдерживают конкуренции с оптовыми производителями и поставщиками и уходят с рынка, а хутора превращают в гостевые дома, предлагая, и не дёшево, единственный оставшийся конкурентно способный товар – экологию!
Прошло не так уж много лет, а последнее поколение истых крестьян и их потомки уходят в историю…
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
Вот уж воистину голод – не тётка…
«Гробиню мы обошли со стороны моря. Ночью шли по шоссе, днём перелесками подальше от домов. Бабушка умело «прикутывала» тебя к моей спине, а сама несла наши самодельные рюкзаки, в которых были сухари и рыбные консервы. Вечерами мы видели огни близлежащих хуторов, но обходили их стороной – слишком близко немцы. «От греха подальше», – говорила бабушка.
Дорога на Айзпуте была пустынной, и лишь редкие подводы проезжали по ней. По обочинам дороги росли яблони, и осенние яблоки разнообразили наш рацион. Воду, которую мы взяли с собой, берегли для тебя. Бабушка делала толкушку из сухарей и яблок, заворачивала её в марлечку. Это была твоя соска и твои витамины. «Вот уж воистину голод – не тётка», – улыбалась бабушка, глядя на то, как ты, причмокивая, быстро «осиливал» очередную порцию размоченных сухарей с яблочными «скобликами», которые бабушка соскоблила ложкой с яблока».
Помню, после войны в доме у плиты всегда стояли два льняных мешочка. В одном были белые сухари, во втором – чёрные и когда я спрашивал у бабушки, а зачем они, бабушка начинала плакать и отвечала сквозь слёзы: «На случай войны…».
Здесь ты впервые попробовал молоко и долго привыкал к нему.
«Первую ночь мы
