и быстро уходит, скрываясь в недрах своей фирмы.
Мы выходим наружу, оставляя лейтёху разбираться с дежурным.
– Ох, Егор, чувствую, сожрёт меня этот Зевакин, – вздыхает Наташка. – Может, что-нибудь другое подыскать? Я могу обзвонить разные организации…
– Наташ, ты шутишь что ли? Ты думаешь, мы уступим вот этому уродцу? Нет, конечно.
– У меня и должность-то такая, что никто и раздумывать не будет, одним щелчком направят в сторону мусорной корзины…
– Радость моя, должность невысокая, но ты же ещё студентка, а сюда вообще-то берут только спецов. Так что ты уж потерпи, пройди весь путь, так сказать, с самых низов, и будешь генералом со временем.
– Да я ж не про то, что у меня должность маленькая, а про то, что никто и разбираться не будет, что этот Зевакин моральный урод.
– А он к тебе сегодня не это, как говорят вахтёры в вашей конторе?
Наташка прыскает и получает букет.
– Ой, какой красивый! Спасибочки.
Она нежно чмокает меня в губы и забирается в машину.
– Не "это"… смотрел на меня весь день с ненавистью и злобой. И украдкой щупал битое лицо. Но он-то ладно, а вот главный босс ведь меня вызывал ещё до свадьбы.
– Ах да, точно, я ведь даже и не спросил что там было. Расскажи.
– Он говорил о скромности, как главном украшении девушки.
– То есть, он что, на тебя хотел стрелки перевести? Так что ли?
– Ну, типа, – кивает Наташка. – Прямо не говорил, но нахваливал Зевакина, рассказывал о его безупречной репутации и о том, что я студентка, для меня это вообще временная подработка, практически. То есть, если это не намёк на то, что мне пора искать другую подработку, то я не знаю, что это такое.
– Понятно. Ну, Лиходед… Как его зовут, я запамятовал?
– Семён Станиславович.
– Ну, Семён Станиславович, покровитель харрасмента, мы с тобой тоже вопрос решим… Хочешь возглавить ваше внешнеторговое объединение?
Она смеётся, и я тоже смеюсь. Шутка, конечно же.
Ужинаем мы сегодня с Платонычем, втроём. Трыня уехал в лагерь в Анапу.
– Вроде доволен, – кивает Большак, – я позвонил в лагерь, так мне такой выговор там устроили и нагоняй, что о-го-го. У них особенных детей нет, и звонки никакие не предусматриваются режимом, так что мне надо успокоиться и не занимать своими глупостями телефон, который поставлен не для праздных и досужих разговоров, а исключительно для решения действительно важных вопросов. Вот, такие дела. Надеюсь, ему там не достанется из-за моей чрезмерной заботы.
– Что за блажь, – смеюсь я, – по телефону разговаривать, этак, знаете ли, можно и до…
Я задумываюсь, не в состоянии придумать до какой ещё большей наглости можно дойти, начав звонить по телефону.
– Ибо… – наконец, многозначительно провозглашаю я, как Остап Бендер, и все начинают смеяться.
– Вот
