стало меньше…
Потом он подошёл к Сергею и тихо, но твёрдо произнёс:
– Ему уже не поможешь. Он умер. А вот что нам делать? Говорить, что мы тут были, нельзя. Его родители не знают, что он с нами. И ты молчи. Если спросят, не видели ли мы его, скажем: не видели. И всё. Никто ничего не узнает.
Сергей обернулся, глянул на Никиту как на сумасшедшего. Неужели он и вправду может так поступить? Но Никита всё говорил и говорил, слова его начинали доходить до сознания Сергея. Их могут посадить. Никто не станет разбираться, как он оказался под завалом, всё свалят на них. А у Никиты уже были проблемы с милицией, больше он не хочет. Да и ему, Сергею, они не нужны. Поэтому единственным выходом остаётся молчание.
Сергей не понимал, как Никите удалось убедить его уйти оттуда, из Теремы, оставив всё как есть.
Но одно дело – уйти, а другое – забыть. Забыть не получалось. Память то и дело подбрасывала то злополучную бейсболку на траве, то оставшийся там, на поляне, рюкзак с любовно сбережённым осколком…
Вот уже и мама пришла с работы, спросила, завтракал ли он, заторопилась в магазин. Сергей сидел, забившись в угол дивана, не отвечая на вопросы, глядя в одну точку, его нервно стиснутые руки дрожали. Мама почувствовала что-то неладное, присела рядом, коснулась рукой его плеча, заглянула в глаза… Ничего спросить не успела, слёзы словно прорвали невидимую преграду и потекли, потекли…
В окно кто-то постучал, бабушка вышла, но тут же вернулась и спросила у Сергея:
– Серёж, Вадик к нам не заходил? Там его мама спрашивает.
…К Тереме не шли, а бежали, ехали на велосипедах, машинами.
Оказалось, что Вадим умер не сразу, он ещё долго дышал.
Мама тогда, как ни старалась, так и не смогла убедить сына в том, что он не виноват, что просто так случилось, плиты упали, потому что Терема стала местом пристрелки, мишенью на учениях. Там всё уже было пристреляно и расстреляно. А на месте Вадика мог оказаться и он…
С тех пор прошло почти два года. История та, казалось, забылась. Сергей вырос и никогда о ней не вспоминал. И вдруг эта фраза: «Я не смогу пережить это второй раз»…
Письмо школьники отправили. Подписались под ним двадцать девять учеников и четыре учителя. Из девятого класса не захотел подписываться только Никита Евсеев. Неизвестно, дошло ли письмо и стало ли одной из причин последующих событий, но учительница химии вернулась домой. За несколько дней она поседела, постарела, потом ещё полгода лечилась у психиатра. На работу в школу учительница не вернулась. Мало с кем она делилась воспоминаниями, но один из говоривших с нею пересказал в учительской вот такой коротенький диалог:
– Что это было? Донос?
– Донос.
– И вы знаете, кто это сделал?
– Знаю. Мне сказали в первый же день.
– Почему они вам сказали?
– Наверное, думали, что я оттуда уже не выйду…
– Но
