я могла часами любоваться его красивыми длинными пальцами. Мама говорила, что я сумасшедшая – обращать внимание на такие мелочи, но руки Сэма были произведениями искусства.
– Ты поранился?
– Нет. – Он избегал моего взгляда. – Хотел в одной руке донести тарелки, а в другой – столовые приборы. Не понимаю, как официанты это делают.
– Хорошо, что миссис Хиггинс вернется через неделю, – поддела я его. – Без нее вы пропадете.
Я размотала рулон бумажных полотенец и застыла, не зная с чего начать. Проще было бы взять шланг, как на ферме Уильяма, и вымыть всю кухню вместе с Сэмом. Моя больная фантазия услужливо нарисовала картинку: мокрый до ниточки Сэм трясет головой, словно пес после купания. Сердце сжалось от умиления.
– Подозреваю, что Арун покорил тебя умением жонглировать десятью чашками и блюдцами сразу?
Наши взгляды схлестнулись, и по спине побежали мурашки. Я вдруг поняла, что стою на расстоянии вытянутой руки от Сэма и, если сделаю один маленький шаг вперед, смогу его обнять. Или нанести парочку настоящих ножевых ранений.
– Ты знаешь, что путь к моему сердцу лежит не через желудок.
Я отвернулась и принялась стирать остатки соуса с кухонного шкафчика, пытаясь скрыть, как сильно на меня действует его близость.
– Честно говоря, не знаю, – задумчиво пробормотал Сэм.
Краем глаза я заметила, как он прошел к подсобке, ведущей в винный погреб, и взял мусорное ведро с совком с веником.
– Арун позволяет мне работать столько, сколько я пожелаю.
– Не думал, что женщине в наше время нужно для этого разрешение.
Я намочила бумажное полотенце и стерла красные разводы с белых кухонных фронтов.
– Ну, ты вот мне не разрешил.
Совок с только что собранными осколками упал на пол. Барни за дверью принялся скулить.
– Прости, что? – возмутился Сэм.
Я резко распрямилась и уперла руки в бока.
– Ты был против, чтобы я работала на Би-би-си после университета.
– А как я должен был отреагировать? У нас с тобой было два года отношений на расстоянии, пока я учился в Оксфорде. И я был готов потерпеть еще три, пока ты будешь учиться в Голдсмите. Но неужели ты серьезно думаешь, что твоя идея продлить эту пытку должна была меня обрадовать? К твоему сведению, пока мы встречались, меня в Оксфорде прозвали монахом, потому что я от девушек начал шарахаться. Верность тебе хранил!
– Ну я-то терпела и не жаловалась!
– Черт возьми, мне было двадцать три, и я хотел видеть тебя каждый день, а не только на каникулах и иногда на выходных. Думал, что вернусь домой и ты будешь рядом. Все время. Постоянно.
– Это эгоистично, – хмыкнула я.
– С тобой невозможно разговаривать, – бросил он, нагибаясь и снова поднимая совок. – Кстати, «против» и «не был рад» – это разные вещи. Ты как журналист должна
