с внучкой, в целом, сложилась неплохая. Им, двоим-то, тепла и от маленькой печурки хватало вполне. Куда его много-то?
Во второй комнатке обитала Амелия. Там было всё относительно ухоженно, уютно. Платяной шкаф, трюмо. Телевизор, старый дисковый аудио-проигрыватель с мощными колонками. Имелся и компьютер с выходом в интернет.
На стеках висели портреты самых разных звёзд зарубежного и отечественного шоу-бизнеса и кино. Ещё здесь стоял, у самого окна, большой кованный дедовский сундук, на котором никогда не висел замок. Там лежала кое-какая новая одежда: её и деда. Да и находились, документы, деловые бумаги, давно утратившие своё значение и ценность, и старые фотографии. Амелия почти никогда не интересовалась его содержимым. Так, пару раз кое-какие фото рассматривала…
На столе стоял чёрно-белый портрет её матери, Варвары Степановны. Ничего, не скажешь, красивая женщина. За свою недолгую и бесшабашную жизнь умудрилась сменить несколько мест работы. Нигде не уживалась, что уж там говорить.
Да и отца Амелии тоже уже несколько лет в живых нет, в прошлом, тоже чернявого красавца. Спился папаня окончательно от… жизни такой, непутёвой. Теперь они оба там, и мать, и отец, за пределами земного бытия, то ли в аду кромешном, то ли, наоборот, в благоустроенном раю… Кто знает, что и как там Господь решает.
Амелия поставила ведро с водой на широкую скамью, рядом с умывальником, порожнее – на пол. Степан Акимович, стоящий перед ней с кружкой в руках, в кальсонах бледно-зелёного цвета, спросил:
– Ты чего, Амелка, пошла к колодцу с двумя пустыми вёдрами, а наполнила только одно? Случилось, никак, что?
– Ничего, – проворчала его внучка, и тут же пошутила. – Вода в колодце закончилась, дедушка Степан.
– Всё у тебя, Амелка, всегда и везде не шибко здорово получается. Опять с кем-то поцапалась? Надоело мне тебя от народа защищать. Ты молодая, а уже такая вздорная. Так и норовишь кому-нибудь нос откусить.
– Они все с жиру бесятся. Задиристые. А я тоже, дедушка, хочу быть счастливой.
– Счастье, Амелия, не песня жаворонка над цветочными лугами. Его строить надо. Тут терпение требуется и уважение, прежде всего, к самой себе.
Она ничего на это не ответила. Сняла полушубок, повесила его на гвоздь, вбитый среди других, рядом с входной дверью. Села за стол, рядом с дедом, по-старушечьи тяжело вздохнула. Дед Степан взял из початой пачки папиросу «Беломорканал», сунул её в рот. Тут же лежали и спички. Он не торопливо закурил.
Едкий дым дал о себе знать. Ирина закашлялась. Дед стал руками разгонять рукой синее облачко, образовавшееся над ним.
– Чего молчишь, Амелка? Опять кому-то по рубильнику съездила? – деда Рудых мучило не праздное любопытство. Он понимал, что случилось опять что-то не ординарное и не приятное. – Негоже так себя вести. Выкладывай, внучка, всё, как есть!
– Никому я по носу не съездила, – неохотно ответила Амелия. – Надоели все!
– Чего
