с излишней наигранностью сообщил Бернхард. – Тевтонский орден подчиняется Святому Престолу, а не светским властям. И то, что ты и Казимир уговорились разделить его, – ваше дело. Пока на то не будет разрешения Папы… – развёл он руками.
Так и беседовали.
По кругу. Иоанн то с одной стороны подходил к вопросу, то с другой. Однако ландмейстер, не отрицая и не отказываясь, просто указывал на то, что не вправе решать такие вопросы. И непрерывно ссылался на своего сюзерена, сидящего в Пруссии, и Папу. Так что итогом разговора стала банальная отправка людей в Рим, на консультацию со Святым Престолом.
Король попытался договориться с Бернхардом о делах торговых и транспортных. Особенно его интересовала Рига, через которую товары было намного удобнее вывозить, чем через Новгород. До Полоцка ведь путь поближе будет. Да и пороги на Неве и Волхове да сложная навигация в Ладоге, славной своими штормами, радости не прибавляли. Однако и тут ландмейстер придерживался своей позиции – я не я и лошадь не моя. Дескать, Рига ему не подчиняется, что было правдой. Но он мог во многом посодействовать… мог, но не хотел, находя сто пятьсот отмазок и оправданий со ссылкой на обычаи, права и прочие глупости.
Аудиенция длилась часа два, оставив выжатыми как лимон обоих. И оба оказались опустошены и неудовлетворены, ожидая от встречи иного.
Выйдя на улицу, Бернхард сел на подведённого ему коня и направил того шагом в ворота кремля. Ему хотелось напиться. А ещё ему стало страшно. Впервые в своей жизни.
Он вдруг понял, что его орден обречён.
Теперь обречён.
Наверное.
Может быть.
Никаких оснований внешне для таких выводов не было, но ландмейстеру показалось, что их всех уже приговорили. Он был упрям и имел на это все основания. Но иметь право и реализовывать право – две большие разницы. Он прекрасно знал легенду о суассонской чаше… и ему показалось, что он сейчас был тем самым дурачком, что посмел её разрубить.
Смысл легенды был прост и не затейлив.
В конце V века Хлодвиг I одержал победу в битве при Суассоне. И при разделе добычи попросил оставить красивую чашу ему сверх той, что положена ему по жребию. Но вспыльчивый и гордый солдат разрубил чашу, заявив, что король не получит из добычи ничего сверх положенного. Тогда Хлодвиг промолчал. Однако спустя год на смотре войска подошёл к тому самому воину и швырнул на землю его топор, заявив, что никто своё оружие не держит в таком плохом состоянии. А когда воин нагнулся за топором, Хлодвиг снёс ему голову, заявив, что так же тот поступил с чашей при Суассоне.
Вот Бернхард и вспомнил о той истории, выезжая со двора. Слишком уж многообещающий был взгляд у Иоанна. Да и чувство какой-то неправильности не оставляло ландмейстера.
Выехав за пределы кремля, он остановился и огляделся.
– Село… большое село, – сам себе под нос произнёс он.
Только земляные стены смущали его. Их было слишком много. Да и в самом кремле все дорожки были мощены камнем. Очищенным от снега. Кроме того, в самом кремле шло активное
