приятием, теперь стало упорно, хотя и негромко враждебным. Он писал кузине, что бодр, как всегда, несмотря на перемену обстановки в Москве. «Я не пишу протестов[207] и ничего не говорю, когда ко мне обращаются. Все бесполезно. Я никогда не пытаюсь оправдаться или объясниться». У него были и другие причины не обращать внимания на мертвящую руку властей.
Пастернак снова полюбил.
Глава 4. «Вам известно антисоветское содержание романа?»
Когда окончилась Вторая мировая война, брак Пастернака со второй женой, Зинаидой, давно уже превратился в пресную рутину. Зинаида вела хозяйство с суровой рачительностью, за что он ее ценил. «…Страстное трудолюбие моей жены[208], ее горячая ловкость во всем, в стирке, варке, уборке, воспитании детей создали домашний уют, сад, образ жизни и распорядок дня, необходимые для работы тишину и покой». Он говорил знакомой, что любит жену за ее «большие руки»[209]. Но в доме витала атмосфера глубокого сожаления – «разделенная семья[210], разъедаемая страданиями и постоянно глядящая поверх наших плеч на ту, другую семью, на первых». Когда в 1937 году оказалось, что Зинаида ждет ребенка, Пастернак написал родителям, что «ее теперешнее положение крайне неожиданно, и, если бы аборты не были запрещены, мы бы испугались своего недостаточно радостного отклика на это событие, и ей пришлось бы прекратить беременность». Позже Зинаида писала, что очень хотела «ребенка от Бори», но страх, что мужа могут в любую минуту арестовать – был разгар террора, а он отказывался подписывать петиции – затруднял вынашивание[211] беременности.
Зинаида почти не интересовалась творчеством Пастернака, признаваясь, что его стихов она не понимает. Ее любимым времяпрепровождением было сидеть за кухонным столом, курить не переставая и играть в карты или ма-джонг с подругами. Бескомпромиссная, она часто пребывала в дурном настроении. Ахматова называла Зинаиду «драконом на восьми лапах»[212]. Но она имела право быть несчастной. В 1937 году у Адриана, старшего из двух ее сыновей от первого мужа, Генриха Нейгауза, обнаружили костный туберкулез. Он долго и мучительно умирал. В 1942 году, в попытке остановить развитие болезни, ему ампутировали ногу выше колена, и прежде активный семнадцатилетний мальчик[213] был безутешен. Адриан умер в апреле 1945 года от туберкулезного менингита, заразившись от своего соседа в санатории. Мать все время была с ним. После смерти тело четыре дня держали в морге. Когда Зинаида снова увидела его, тело забальзамировали. Она прижала к себе голову Адриана и пришла в ужас: голова стала легкой, «легче спичечной коробки»[214]. У него извлекли мозг. Зинаиду постоянно преследовало чувство, что она не уберегла сына. В первые дни после смерти Адриана ей хотелось покончить с собой, и Пастернак не отходил от нее, выполнял домашние дела вместе с ней, чтобы отвлечь и утешить ее. Прах Адриана похоронили в переделкинском саду. Зинаида признавалась, что в те дни «забросила Борю»
Борис Пастернак. Письмо Ольге Фрейденберг, 26 марта 1947 // Boris Pasternak and Olga Freidenberg, Correspondence, 269.
Борис Пастернак. Письмо Ренате Швейцер, цит. по:
Интервью с Л. Поповой // Комсомольская правда. 1999. 19 августа.
Цитата до слов «ее теперешнее положение» – из письма Бориса Пастернака родителям от 1 октября 1937 // Boris Pasternak, Family Correspondence, 3 21–22.
Зинаида Пастернак. Воспоминания // Борис Пастернак. Второе рождение, 295.
Цит. по: Feinstein, Anna of All the Russias, 242.
Barnes, Boris Pasternak. Т. 2, 189.
Зинаида Пастернак. Воспоминания // Борис Пастернак. Второе рождение, 330.
