только могла, словно в каждой книжке скрывался ответ на все беспокойства, на все страхи. Но чистописание оставалось моей ахиллесовой пятой. Кляксы в тетрадях ранили меня в самую душу, напоминая о моей несовершенности, о том, что я все еще только учусь быть самой собой. Иногда учителя ругали, иногда даже били указкой. Не меня, других детей. Но так было принято: учитель – главный, он может делать все что угодно, чтобы вбить в нас знания.
Однако я не могла сдаться. Я знала, что от этого зависело мое будущее, но в глубине души понимала, что еще и будущее всей моей семьи.
По субботам, когда уроки оставались позади, я отправлялась домой. Начиная примерно с четвертого километра, каждый шаг казался мне битвой, как преодоление не только физических преград, но и душевных. Возвращалась я снова к маменьке, которая хоть и ждала, и даже обнимала меня, да только я этого почти не чувствовала. Было ощущение, что она дотрагивается до меня слегка, как будто боится показать свою любовь. Как будто в этой любви жила слабость.
Сутки дома пролетали мгновенно, я вновь становилась маленькой девочкой, нуждающейся в любви и ласке.
Она гладила меня по голове. Хоть в ее прикосновениях и не хватало тепла, которого я так жаждала, она приговаривала:
– Манечка, надо быть сильной.
Маменька, конечно, любила меня, но ее любовь была словно замороженная. Казалось, она просто не знала, как проявить свои чувства, или, быть может, они замерли в той стуже, что жила в наших сердцах и в обществе в те времена.
В воскресенье я снова возвращалась в общежитие. Вся жизнь казалась мне настоящим днем сурка. В голове крутилось только одно: «Манечка, надо быть сильной».
Глава 8
Одним весенним днем, когда первые лучи солнца едва проникли сквозь окна общежития, я проснулась, ощутив странное давление внизу живота. Взгляд упал на простыню, испачканную пятнами крови. Страх сковал меня ледяной хваткой, я поняла – что-то происходит. Начались месячные.
Эта тема считалась запретной, оставленной для бесконечного самоисследования. Взгляды соседок были полны смущения и неопределенности, как будто каждая из нас оказалась на грани большого и необъяснимого открытия.
Стыд проникал в каждую клетку, будто был вбит глубоко в наши сердца и души. Мы боялись этой темы не только из-за ее физической природы, но и из-за общественных установок, которые нас окружали, подавляя и заставляя чувствовать себя неполноценными и грязными.
С течением времени я заметила, как изменилась моя фигура. Грудь стала более выразительной, а формы – женственнее. Длинные волосы, округлая грудь делали меня старше своих лет, а взгляды мужчин заставляли ощущать себя одновременно королевой и добычей на охоте. Странное чувство.
Той же весной, когда мне было всего тринадцать, я шла домой со школы. Вдалеке маячил мотоцикл, за рулем сидел мужчина средних лет.
– Привет, девчонка, куда такая
