Жанна обратилась к представителю прессы:
– И вас, господин Ренан, Господь не предаст в милости – неужели Он оставит без внимания столь внимательного и глубоко переживающего за мораль общества журналиста, как вы?
Мать Жанна наконец-то перевела взгляд своих ледяных голубых глаз на галерку, где в онемении сидели виновницы этого происшествия, и, увидев в них весь вселенский ужас и безысходную скорбь, удовлетворенно кивнула сама себе, произнеся громогласно:
– А эти заблудшие души, эти агнцы Божьи, пошедшие за своей верой на заклание в мир, которому служат молитвами денно и нощно, имеют право на оправдание, ибо уже раскаялись и выдержат любое наказание, – тут она снова повернулась к инспектору Риго, – которое им назначит папа, естественно.
– Папа? – сглотнув, переспросили инспектор и репортер.
Галерка вдохнула.
– Папа! – уверенно подтвердила мать Жанна. – А кто же еще?
Сестра Бернадетт упала в обморок.
Сойдясь с инспектором и репортером в том, что суд папы над виновными будет строг, но справедлив, мать Жанна забрала у них протокол и блокнот, надиктовав каждому нужные слова, объясняющие истинную суть произошедшего. После их ухода, снова сложив руки в замок, она обратилась к монахиням, за это время и нахлобучившим апостольник обратно на сопротивляющуюся сестру Жаклин, и вернувшим к жизни впечатлительную сестру Бернадетт. Вместо ожидаемого «что ж…» она громогласно возвестила:
– Все четверо убираете нужники. Год. И за пределы монастыря – ни шагу! Тоже год. И если хоть одна из вас будет роптать, я донесу папе, и вас будет ждать иное наказание. Свободны!
Монахинь сдуло с лавки, и их шаги растаяли в надвигающейся темноте вечера. Поздние ночи начала мая давали за день случиться такому количеству событий, что мать Жанна не успевала и осмыслить произошедшее, как монастырь вместо покоя и службы Господу подбрасывал новое дело, вынуждающее ее хлопотать о нем.
Встав у окна своего кабинета, эта гордая красивая женщина, всего десять лет назад так неудачно сказавшая «нет» императору Франции и заплатившая за это своей свободой, безутешно посмотрела на берег Сены. Она вынуждена была назвать себя другим именем, отказаться от всего, что любила, и от всех, кто был дорог… «Теперь так будет всегда… Господи, Ты видишь это?!» – в ужасе подумала она, но уже спустя минуту взяла себя в руки и вернулась к своим ежедневным хлопотам: нужно было готовиться к всенощной службе, за которой шли и другие. Все прелести, которые можно было разглядеть из ее кабинета на многие лье вокруг в этом уголке Нормандии, – лишь высокие берега долины, волны реки, приглушенные темнеющим небесным светом, и насыпи речного песка, плавно стекающего в воды Сены.
Даль горизонта благодаря наступлению ночи придвигалась все более, прокладывая путь тьме, когда мать Жанна снова вышла навстречу поздним гостям и, лично
