Для него это была в равной степени забава, и одновременно – священная миссия.
Конечно, на деле Николай никогда не убивал крыс, даже если загонял их в угол, а за годы тренировок у него это получалось особенно хорошо. Нет, контузия сожрала всю злобу внутри мужчины так же основательно, как эти самые крысы сжирали тонны тухлых объедков.
К удивлению Набокова, источником шума оказались вовсе не крысы. Присмотревшись получше, мужчина заметил в метрах десяти от себя зверя куда крупнее зловредных грызунов.
Да это же Федя!
И, действительно, перед Николаем, спиной к мужчине, греясь на солнце за кучей металлолома и прочего мусора, расположился один из местных псов по кличке Федя. Это был небольшой беспородный представитель собачьего племени, черношерстный, с уныло висящими ушами – еще не взрослый пес, но уже не щенок, эдакий собачий подросток. Правда, в последнее время Федя хворал. Собаки часто цепляли на свалке какую-нибудь инфекцию. Большинство переболевало и выживало.
Прочим везло меньше.
– Федя-я-я! Эгегей! – протяжно воскликнул Николай, но из его уст это прозвучало больше как мычание, нежели что-то четкое и осмысленное. Калека имел привычку говорить по два-три слова, остерегаясь длинных предложений.
К удивлению Набокова, Федя не только не откликнулся на зов своего старого друга, но и вовсе не подал каких-либо признаков жизни. Лишь на мгновенье пес как-то неестественно дернулся. Николай сослался на то, что собака предалась дневному, пусть и тревожному сну. Мужчина уже было собрался побрести прочь, как вдруг тело лежачего пса содрогнулось снова. На этот раз судорога была такой сильной, что пес буквально воспарил над землей и с глухим звуком припал к ней. В то же мгновенье тело резко и беззвучно исчезло за мусорной кучей, оставив на земле след.
Кровавый след.
Николай впал в настоящее оцепенение. Рука, сжимающая деревянную палку, затряслась в нервном тике. Лицо мужчины вытянулось, а нижняя губа, казалось, это было невозможно, оттянулась вниз еще сильнее.
– Федя! – промычал контуженный, не скрывая испуга в голосе.– Федя-я-я!
Глаза Набокова нервно забегали по сторонам. Мужчина облизал верхнюю губу и, выдавив из себя нечто неразборчивое, пригрозил палкой невидимому врагу, показывая свои самые смелые намерения. Послышался громкий звук… омерзительный и до ужаса принеприятнейший булькающий звук. С таким звуком всхлипывает несчастный, чье горло перерезают острым лезвием.
Бульканье настолько сильно въелось в расшатанное сознание Николая, что тот, бросив палку и закрыв уши ладонями, начал завывать от страха и отчаянья. При этом контуженный нашел в себе силы сдвинуться с места. Вопреки здравому смыслу, который страж городской свалки привык обходить стороной, Набоков направился не «от», а прямо-таки «к» источнику тошнотворного бульканья.
Осторожно
