нигде не выставлявшихся. Представляете?! Среди них мог быть кто угодно! Вы понимаете, что там могло сгореть?! Коллекция была закрыта почти сто лет! Там было около пятисот картин! Вы представляете?!
– Как же это можно? Целый век держать шедевры втайне от людей! Это же непорядочно! Нет, здесь что-то не так! Французы – люди цивилизованные!
– Этот замок со всем его содержимым все эти годы считался то ли спорным, то ли выморочным имуществом.
– А что это такое, «выморочным»? Он что, какой-то развалившийся?
– Да нет! Я, честно говоря, сам не очень хорошо понимаю, что это такое. Знаю только, что завещано все это богатство около ста лет назад неизвестному родственнику! Скорее всего, тому, кого никогда не существовало. В завещании есть какие-то условия. Как будто, наследник должен предъявить что-то… В общем, непонятная история… А пока банк, который хранил немалые наследственные суммы, опекал замок со всем имуществом, находящимся в нем. Если в течение ста лет наследник этот не объявится, то по завещанию банк будет обязан все распродать, и вырученную сумму передать детям-сиротам в Россию…
– Детям – понятно, но причем здесь Россия? Замок-то ведь во Франции?
– Во Франции, во Франции… Но завещание такое…
– Странное завещание… Безымянное, что ли?
– Выходит дело, так! На предъявителя! Тому, кто что-то покажет или докажет свою принадлежность к сокровищам, достанется все. Таково завещание… Ах, да! Вспомнил! Этот замок принадлежал выходцам из России, какой-то графине де Брюли. Между прочим, наследник этот может объявиться и у нас! Кто знает? Я что-то и об этом уже слышал… По-моему, кто-то из русских пытался вступить в наследство, и документы представлял, и все как положено, но в завещании какая-то секретная хитрость содержалась, что-то вроде пароля… – напрягал память профессор. – Кажется, мне Абрам Романович что-то рассказывал об этом… Да-да, конечно! Вспомнил! Даже фамилия у нее вроде Попчак или Топчак. Словом, какая-то наша глянцевая дамочка пыталась вступить в наследство, но там оказалось не все так просто. Да-да! Там хитрость какая-то есть!
– Как-то все это странно, – возмутилась Анна. – До детей-сирот эти деньги у нас не дойдут! Она что ж, эта графиня, не понимала, что все разворуют?
– Конечно, нет, Аннушка! – засмеялся профессор. – Это же сто лет назад было! Разве тогда воровали?
– О чем вы говорите, Афанасий Прокопьевич? Я же имею в виду Россию, а не Францию… У нас всегда воровали.
– Ну да… Вы, конечно, правы… Я хотел сказать, что так, как сейчас, в России никогда не воровали.
Шахова, наверное, могла бы продолжать убеждать Афанасия Прокопьевича, что ничего в России не изменилось, как воровали, так и воруют, но пожалела старика. Хотя ей очень хотелось напомнить своему учителю, что люди в России со времен Петра изменились до неузнаваемости, не говоря уж об уровне жизни, здесь даже как-то и сравнить не с чем.
