ширма с одалисками. Последние моральные устои рухнули, как стены Иерихона, в облаке пудры, поднявшемся, когда Бретцнер пылким мужественным жестом отбросил на кресло свой парик, который распластался там мертвым кроликом. Оказалось, что волосы у певца прижаты плотной сеточкой; вместе с театральным гримом она придавала ему облик стареющей куртизанки.
На том же кресле, куда отлетел парик, Роза через два дня подарит певцу свою девственность – ровно в три с четвертью пополудни. Венский тенор пригласил девушку к себе, пообещав показать театр: во вторник спектакля не будет. Они тайком встретились в кондитерской, где кавалер элегантно прикончил пять кремовых эклеров и две чашки шоколада, пока Роза нервно помешивала ложечкой свой чай, не в силах сделать и глотка от страха и предчувствий. Из кондитерской они поспешили в театр. В этот час там были только женщины, убиравшие зал, и осветитель, готовивший масляные лампы, факелы и свечи для следующего вечера. Карл Бретцнер, опытный искуситель, жестом фокусника достал из ниоткуда бутылку шампанского, наполнил два фужера, и они выпили, не закусывая, за Моцарта и Россини. В следующий миг Карл усадил девушку в императорскую ложу, обитую плюшем, где имели право сидеть только монаршие особы; ложа сверху донизу была украшена пухлощекими амурчиками и гипсовыми розочками; сам певец отправился на сцену. Поднявшись на обломок колоннады из крашеного картона, в свете только что зажженных факелов он исполнил для нее одной арию из «Севильского цирюльника», используя в нескончаемых фиоритурах весь свой певческий арсенал и нежный дурман своего голоса. Когда замерла последняя нота во славу гостьи, Бретцнер услышал далекие рыдания Розы Соммерс, бросился к ней с неожиданным для своего сложения проворством, пересек зал, в два прыжка поднялся в ложу и пал на колени к ее ногам. Едва дыша, певец положил голову на колени девушки, погружая лицо в складки темно-зеленой шелковой юбки. Он плакал вместе с ней, потому что и сам полюбил, хотя и не собирался; то, что начиналось как еще одно мимолетное соблазнение, в считаные часы обернулось пылающей страстью.
Роза и Карл поднялись, поддерживая друг друга, пошатываясь и страшась неизбежного; не помня себя, они прошли по длинному полутемному коридору и, преодолев несколько ступенек, оказались на этаже с гримерками. На одной из дверей большими буквами было написано имя тенора. Они вошли в комнату, переполненную мебелью и роскошными нарядами, пыльными и пропитанными потом; два дня назад они впервые остались здесь один на один. Окон в гримерной не было, и в первые моменты темнота послужила им прибежищем, в котором они смогли отдышаться после рыданий и вздохов, но вскоре тенор зажег сначала спичку, а потом и пять свечей в канделябре. Они смотрели друг на друга в мерцающем желтом свете, растерянные и смущенные: на них нахлынула волна чувств, но они не могли вымолвить ни слова. Роза не выдержала обжигающих взглядов певца и спрятала лицо в ладонях, но Карл отвел ее руки с такой же элегантностью, с какой
