он смотрелся куда лучше, чем одетый. «Ему нужен хороший портной», – подумала Роза, никогда прежде не видевшая голого мужчину – даже своих братьев в детстве; ее знания были почерпнуты из преувеличенных описаний во фривольных романах и из японских открыток, которые она обнаружила в багаже Джона: на них мужские органы обладали поистине оптимистичными пропорциями. Возникшая перед девушкой твердая розовая колбаска не испугала ее, как опасался Карл Бретцнер, а вызвала неудержимый веселый смех. Он и послужил камертоном ко всему, что произошло потом. Вместо торжественной и, в общем-то, болезненной церемонии, которой обычно является дефлорация, эти двое развлекались комичными прыжками, гонялись друг за дружкой по гримерной, по-детски перескакивая через стулья, допили остатки шампанского и открыли новую бутылку, чтобы забрызгать друг друга шипящими струями; они со смехом выкрикивали сальности и шепотом повторяли любовные клятвы, они кусали и лизали друг друга, они, утратив стыд, погрузились в бездонную трясину молодой любви – и так до вечера и даже до наступления ночи, напрочь позабыв о часах и об остальном мире. Существовали только они. Венский тенор поднял Розу в сказочные выси, прилежная ученица следовала за ним без колебаний, а оказавшись на вершине, сама отправилась в полет, обнаружив незаурядный природный талант, внимая указаниям учителя и спрашивая о том, о чем сама не могла догадаться, изумляя своего наставника и в конце концов победив его невесть откуда взявшимся мастерством, ошеломив великим даром любви. Когда им наконец удалось оторваться друг от друга и ступить на почву реальности, часы показывали десять. Театр был пуст, повсюду царила темнота, и, в довершение всего, улицы погрузились в густой, как крахмал, туман.
А потом между любовниками завязался лихорадочный обмен записками, цветами, конфетами, переписанными от руки стихотворениями и милыми подарочками: то был их поэтический лондонский период. Влюбленные встречались где могли, страсть заставляла их позабыть об осторожности. Стремясь выиграть время, они снимали номера в гостиницах по соседству с театром, не тревожась, что их могут узнать. Роза убегала из дому под самыми невероятными предлогами, а перепуганная матушка ничего не говорила Джереми о своих подозрениях и только молилась, чтобы это распутство прекратилось и исчезло без последствий. Карл Бретцнер опаздывал на репетиции, а от постоянных раздеваний подхватил простуду и пропустил два спектакля, но вовсе об этом не горевал и использовал освободившееся время для занятий любовью, еще более пылких из-за жара и дрожи. Карл являлся в гостиничные номера с цветами для Розы, с шампанским для питья и омовений, с написанными на лету стихами для чтения в постели, с ароматными маслами для втирания в еще недавно заповедные места, с эротическими книгами, которые они листали в поисках самых вдохновляющих сцен, со страусиными перьями для щекотки и с бесчисленным множеством других приспособлений для любовных игр. Девушка чувствовала себя раскрывшимся хищным
