Джулия пустилась в рассуждения, оседлав любимого конька – она обожала говорить про свою сексуальность. Стоило коснуться этой темы, как она проявляла недюжинную проницательность. В отличие от Уинстона, она давно постигла скрытый смысл полового пуританства Партии. Дело не только в том, что половой инстинкт создает целый мир, который неподвластен Партии и потому должен быть уничтожен. Важно другое: половое воздержание провоцирует массовую истерию, которую легко преобразовать в военную лихорадку и поклонение вождю.
– В любовных утехах расходуешь энергию, под конец ты счастлив – и плевать тебе на все остальное. Им это крайне невыгодно. Им нужно, чтоб тебя прямо-таки распирало от избытка энергии. Вся эта ходьба строем туда-сюда, скандирование и размахивание флагами – просто замена сексу. Если ты доволен жизнью, то зачем тебе возбуждаться на Большого Брата, Трехлетние планы, Двухминутку ненависти и прочую похабень?
А ведь она права, думал Уинстон. Между целомудрием и идеологическим догматизмом связь самая прямая и непосредственная. Иначе как Партии поддерживать необходимый градус страха, ненависти и слепой доверчивости, как не обуздав какой-нибудь мощный инстинкт и не направив его в нужное русло? Половое влечение опасно для Партии, и Партия обратила его в свою пользу. То же самое они проделали и с родительским инстинктом. Упразднить семью им не удалось, поэтому любовь к детям на старый лад даже поощряется. В то же время детей постоянно настраивают против собственных родителей, учат шпионить и доносить о любых отклонениях. Семья превратилась в продолжение полиции помыслов и стала механизмом, при помощи которого каждый человек день и ночь окружен осведомителями, знающими его очень близко.
Внезапно он снова подумал о Кэтрин. Она точно сдала бы его полиции помыслов, не будь слишком глупа, чтобы распознать инакомыслие. Уинстон вспомнил о ней еще и благодаря удушающей жаре, из-за которой на лбу выступила испарина. И он принялся рассказывать Джулии о том, что произошло или скорее едва не произошло в другой жаркий день одиннадцать лет назад.
Это случилось через три-четыре месяца после их женитьбы, во время пешего похода где-то в Кенте. Они отстали от группы всего на пару минут, потом свернули не туда и очутились на краю мелового карьера. Высота обрыва была метров двадцать, на дне лежали валуны. Вокруг никого, куда идти – непонятно. Кэтрин тут же ударилась в панику. Отстать от шумной толпы пусть даже на миг казалось ей серьезным проступком. Она хотела вернуться тем же путем и начать поиски в другой стороне. И тут Уинстон обратил внимание на кустики вербейника в расщелине скалы прямо под ними. Как ни странно, от одного корня росли фиолетовые и красные цветы. Такого он никогда не видел и окликнул Кэтрин, чтобы она тоже посмотрела. «Кэтрин, погляди, какие цветочки! Вон у той глыбы внизу. Ты видишь, что они разного цвета?» Она уже собралась уходить, но вернулась, хотя и с недовольным видом. Даже склонилась над обрывом, чтобы посмотреть, куда он указывал. Уинстон встал позади нее и придержал за талию. И внезапно до него дошло, что они
