батюшки, целуются, – вскричал я, протирая глаза и подскакивая. – Точный жених! Ай, Антон! Ай, городничий!
– Не надо прыгать, не смотрится, – перебила Людмила Ивановна, которой, видимо, захотелось проявить себя как режиссёра, – лучше схвати супругу за руку и тоже чмокни на радостях.
– В руку? – уточнил я, мгновенно растеряв весь свой артистизм.
– Лучше в щёку. Симметрично. Они так, вы так.
– Окей, – сказал я и остановился.
– Начни заново с «ах батюшки», – скомандовала Людмила Ивановна.
– Ах батюшки, целуются, – еле выдавил я.
Остальные трое уставились на меня во все глаза, да и зрители примолкли.
– Ты к супруге обращайся, – посоветовала Людмила Ивановна.
Я кивнул. Маруся стояла такая красная, что я симметрично покраснел.
– Ах батюшки, целуются, – повторил я слабым голосом, хотя никто уже не целовался.
Она протянула мне руку, которую я схватил и сжал так крепко, что Маруся поморщилась. Но чмокнуть, по ужасному выражению Людмилы Ивановны, оказалось выше моих сил. Да и слова я забыл. Так мы и стояли, как два дурака.
– Ай, Антон! – покачала головой Маруся.
– Ай, Антон, – подтвердил я.
– По коням! – вдруг крикнул Даня вместо «лошади готовы!», но в любом случае спас нас.
– Отлично, я сейчас, – отозвался Никита-Хлестаков.
– Как-с? – очнулся я. – А когда же… бракосочетание так сказать…
– На одну минуту, – отмахнулся Никита. – Завтра же назад. Прощайте, любовь моя, – обернулся он к Вергилии. – Прощайте, душенька. Прощайте, Антон Антонович! Премного благодарен за всё…
Никита расшаркался, а мы с Марусей и Вергилией помахали ему руками.
Все напряжённо ждали вердикта нашего продюсера. Но он молчал – кажется, что-то прикидывал.
– Неплохо, – наконец сказал он и остановил взгляд на Марусе (у меня сердце в пятки ушло), и, подумав, продолжил: – Мария, я, конечно, понимаю, что перевоплощаться в собственную противоположность не просто… (Маруся покраснела ещё гуще). Но всё-таки постарайтесь, чтобы Сквозник-Дмухановский не тонул в ваших глазах. Костя, не смотрите на супругу вообще, запомнили? За руку хватайте не глядя, ясно? (Я кивнул). А то у нас теперь вместо комедии «Ромео и Джульетта» получается. На Шекспира тоже когда-нибудь замахнёмся, а пока… пока давайте немую сцену, и я побегу.
– Совсем немую? – уточнила Людмила Ивановна.
– Ну что не понятно? – неожиданно рассердился директор. – С почтмейстера, с почтмейстера.
Матвей, вынув из кармана хлестаковское письмо, отправился на сцену. Директор по ходу сделал ещё несколько ценных указаний, похвалил нас и убежал на совещание.
Людмила Ивановна так перенервничала, что отпустила всех с миром домой. По завету директора я попрощался со всеми, не глядя на «супругу», но внутри всё ликовало.
– Ну вы со Скворцовой это просто умора, – посмеялся надо мной Никита, когда
