под присмотром старухи-дуэньи. Кто-то читал молитвенник, кто-то перебирал четки, косо поглядывая на пирующих, но никакого ответного набожного рвения их вид ни в ком не вызвал. Только Филаргос, устыдившись на мгновение, благословил бедняжек с тем особенным усердием, которое появляется у людей, осчастливленных надеждой. Но потом тоже весьма резво поспешил к столу.
Виоланта была любезна и очаровательна.
Герцогиням де Блуа, д’Алансон и Прекрасной Бонне предложила дальше ехать в её натопленной карете. Мессиру д’Аркур, который и сам не понял, как сумел опрокинуть её золотой кубок, тут же его и подарила, а в конце обеда, воспользовавшись всеобщей сытостью и расслабленностью, незаметно поднесла Филаргосу дивной красоты рубиновый перстень.
– Думаю, он будет не хуже вашего сапфира.
«И под цвет будущей мантии», – дрожа от радости, подумал епископ.
Он был готов утирать слёзы умиления, глядя на то, как граф Арманьякский, вопреки своей обычной надменности, что-то увлеченно рассказывает принцессе. Причем, увлекся граф настолько, что когда наконец тронулись в путь, верхом догнал карету Виоланты и поехал рядом, не обращая внимания на холод и начавшийся снег.
6
Долгие переезды с места на место не были такой уж редкостью в те смутные времена. Короли, королевы, принцы, герцоги, дворяне помельче, но достаточно зажиточные, чтобы позволить себе переезд, не сидели подолгу в одном и том же замке, а кочевали не хуже цыган. В путешествие отправлялись со всем скарбом, двором и с мебелью, снаряжая такое бесчисленное количество повозок, что первая уже подъезжала к месту назначения, а последняя только тянулась из ворот покинутого замка.
Потому кортеж принцессы Арагонской привлекал внимание не столько самим фактом своего передвижения по стране, сколько роскошью и представительностью.
В каждом городе, ко всякому постоялому двору, где общество останавливалось для отдыха, сбегались десятки зевак. Разинув рты, они рассматривали гербы, в которых далеко не все что-то понимали, но зато все могли оценить обилие золота на повозках, и драгоценных мехов и тканей на приехавших.
После разорительных военных налогов и недавней чумы, великолепие обоза рождало в людях не столько зависть, сколько изумление – неужели еще возможно так жить?! Часами стояли они и наблюдали за этими мимолётно навестившими их небожителями, не замечая, что так же подолгу из окна отведенной ей комнаты наблюдает за ними приезжая принцесса…
Уже в Тулузе поезд догнал выздоровевший духовник Виоланты. Это был францисканский монах по имени отец Мигель. Одевался он – как и положено – в коричневую сутану, подпоясанную веревкой. Плечи и голову покрывал грубым коричневым плащом с капюшоном, и только на ногах, по случаю холодов, красовались меховые сапожки, имевшие, впрочем, весьма потертый вид.
На недавно болевшего отец Мигель похож был мало, благодаря круглому веселому лицу со свежим румянцем. Но герцог
