игра прекратилась, когда две ничего не смыслящие в интеллектуальных играх девицы, чья фантазия ограничивалась банальными «дочками-матерями», стоя на балконе дома напротив, обсмеяли меня, выкрикивая на всю улицу:
– Эй ты, пугало огородное!
Своим глупым смехом они до глубины души оскорбили моё чувство прекрасного и в привидение я больше не играла.
Ещё я очень любила нырять в ванной, спасая предварительно утопленных мной пластмассовых индейцев, и пересчитывать ёлочные игрушки, составляя опись и записывая всё под кодовыми названиями типа «Больш. крас. сосулька с блестючками», «Шишка зелён. с отбит. краешк.», «Грибочек дурацкий, фиолет.»
Но самой моей любимой забавой была – «Игра в несчастную нищую девочку, живущая без родителей на улице, которая мёрзнет под дождем и вдруг находит кучу денег». Название замысловатое, но на самом деле играть в неё очень просто. Я вас научу. Для этой игры необходимо всего лишь лирическое настроение, мокрая одежда, немного фантазии и расковырянная сова-копилка.
А вот чего не любила маленькая Юля, так это общения с чужими взрослыми людьми. Взрослые мне вообще не нравились, точнее сказать, я их терпеть не могла! Ну, кроме своих родных взрослых, конечно. А всяких там надоедливых маминых подружек, плохо пахнущих дяденек в транспорте, толстых и грубых продавцов в магазинах, да и вообще всех взрослых вместе взятых, я на дух не переносила. Во-первых, они вели себя не естественно, а во-вторых, мне казалось, что все они претендуют на мою маму. А мама должна была принадлежать только мне. И бабушка тоже. И тётя.
Однажды к моей тёте на курорте начал клеиться тогда ещё не очень известный артист, потом ставший звездой кино, назовём его С.Н. Он познакомился «с нами» на пляже, и стал настойчиво приглашать тётушку вечером в ресторан. Предлагал уложить меня спать и пуститься в загул. Я устроила скандал с бросанием камней в этого Ромео и пафосными обещанием утопиться в море, и не пустила тётю на свидание. Она до сих пор тайком вздыхает типа: «Ах, какой был мужчина!»
Если мы с мамой шли гулять и встречали одну из её несносных знакомых, я терпела их общение секунд 30, а потом пряталась за маму, и оттуда оскалившись, рычала на тётку, сверкая глазами.
– Вот дикарка она у тебя – смеялись тетки – просто Маугли!
– Я тебе это припомню – шептала я и реально припоминала, придумывая им потом обидные клички и рисуя на них злобные карикатуры.
Но были ещё взрослые, которые одним своим видом вгоняли меня в непроходимую тоску. На таких я смотрела с грустью и безнадёгой, и в моем взгляде ясно читалось: «Как же ты живешь-то такой? Зачем? К чему?..» К таким «тоскливым» взрослым относились всевозможные сторожа и вахтёрши, люди, играющие на гитаре, и почему-то фотографы. Ещё всех взрослых я делила на «вредных» и «полезных», и к «вредным» относила тех, кто работает в детских садах. Кроме моей тётушки, конечно, ведь она была воспитателем, и только из-за этого я разрешила
