движение в палатке, быстро отвёл взгляд в сторону, сделав вид, что его ничего не касается. В тот же момент оттуда появился жрец, который, сурово оглядев Малаха и Мигирапала, сквозь зубы процедил:
– К рассвету ищите укромное место, чтобы пристать, и наловите рыбы!
– Слушаемся, энси! – почти хором ответили отец и сын.
Затем жрец вернулся на своё место на носу плота, и они, согревшись, продолжили путь в ночной мгле. Проведя ещё несколько часов в напряжении, совершенно обессиленные, все трое с великой радостью встретили первые лучи забрезжившего рассвета, пробивавшиеся сквозь нависший туман. Лёгкая улыбка на лице Энси, не ускользнувшая от опытного взгляда Малаха, послужила сигналом к окончанию плавания. Высмотрев на берегу подходящее укромное место, старый плотовод перевёл руль в нужном направлении, и с восходом солнца путешественники пришвартовались на отдых. Появившаяся из палатки Нанайя, покачивая бёдрами и распущенными смоляными волосами до пояса медленно проследовала за жрецом на берег. Тянущийся за ней шлейф благоуханий, разделившись на две невидимые змейки, пробрался в ноздри Мигирапала и ужалил того, лишив разума и покоя. Опьянённый красотой и проснувшимся желанием, юноша едва смог убрать парус и, обхватив руками мачту, заворожённо смотрел вслед удалявшейся Нанайе. В очередной раз застав сына в таком состоянии, Малах не на шутку стал переживать за него. Теперь, когда он «понял», кем является спутница энси, старик злился на себя за то, что поручил Мигирапалу прислуживать ей. «Как бы он не испортил всё своей влюблённостью!» – подумал он и, бросив якорь, в два шага подскочил к сыну и дернул того за ухо.
– Не туда смотришь! – прошипел Малах. – Пастух не должен стремиться стать земледельцем50! Не пара она тебе! Даже не думай!
От резкой боли Мигирапал даже вскрикнул. Убедившись, что Нанайя не стала свидетельницей такого унижения, он оттолкнул отца и дерзко ответил:
– Хватит мне указывать! Небось сам положил на неё глаз? Что? Неправда? Да я же видел, как ты подсматривал за ней в палатке!
Побагровевший от гнева Малах, не дослушав, влепил своему отпрыску пощёчину. Мигирапал, тяжело дыша и едва сдерживая себя, попытался собраться с мыслями и высказать отцу что-нибудь ещё более обидное, но тот опередил его и, сообразив, что перегнул палку, кинулся обнимать и утешать сына:
– Прости, сын мой, прости! На меня что-то нашло. Они ведь неровня нам! Сегодня ночью я видел…
Но тот его уже не слышал. Затаив обиду, юноша думал, как по окончании путешествия сбежит от докучавшего ему родителя и сделает всё, чтобы быть рядом с Нанайей. Он готов был пойти к энси в прислужники, лишь бы больше не чувствовать запаха дохлой рыбы и не мёрзнуть на сырых циновках плота. Видя помутневший взгляд сына, Малах принялся трясти его, взывая к разуму:
– Очнись! Энси и она пришли к нам с Тульмуна! Она не та, какой мы её видим. Помнишь, что
Шумерская поговорка. –
