и ногти. Ну и конечно, после того как их хорошенько прожарили в дико горячем водяном паре, после всех этих ультрафиолетовых излучений и жуткого душа с гипохлоридом кальция, после которого вся кожа горела, уже никаких спор на них не было. Да и вообще на их коже после этого не могло ничего живого, бактериального остаться.
– Дмитрий, – это уже Андрей Викторович говорил, – отнеситесь серьезно к вопросам. После санобработки вы можете что-то списать на остаточные явления, но…
– Андрей Викторович, я все прекрасно понимаю. Вы, вон, лучше Джессике лекции читайте. Ей нужнее. И успокойте ее. Записи видели? Что предполагаете?
– Да, записи отсмотрел. Не знаю, что предполагать. Ума не приложу. Ребята по вашим капсулам кое-что подобрали, пока еще результатов нет. Но исследуют. Кстати, ты не знаешь, где камера Джессики? Не видел?
– Нет, наверное там отлетела. По записям видно, как мы бежали, гляньте.
– Глянем. Отдыхай, Дим, восстанавливайся. И если что…
– Если что, то сразу же начну кричать как погорелец. Не дурак.
– Хорошо.
***
Почти неделя в карантине прошла мучительно долго. Передача пищи с последующей суетой за дверью – обеззараживали, томительное ожидание. Особенно поганым было то, что гадить приходилось в судно, ну и по малой нужде – тоже, не оборудован был отсек отдельным туалетом. Увы. Да и помыться хотелось очень, а вместо этого – таз воды, да губка. Вонь доканывала, въедалась в кожу, в ноздри, уже доходило до того, что принюхиваешься к еде, чуть не нос туда суешь, а все одно – вонь.
А после радостное сообщение, что ничего не обнаружено, что все в норме, распахнутая дверь, а за ней, уже не извечные анонимы в костюмах полной биологической защиты, а обычные, вполне себе узнаваемые люди, лица их. Правда лица сморщенные, прикрывающие носы руками, а Андрей Викторович так и вовсе скупую слезу пустил, то ли на радостЯх, то ли от зловонной вони, что поселилась в этом уже можно сказать «отхожем» отсеке.
Шаг во вне для Дмитрия был шагом в новый мир – в мир жизни. Никто из них, никто из тех, кто стоял там, за дверью не мог понять всех его чувств, всего его счастья. Для них он просто вышел, а для себя – для себя он выжил! Не заразился, не исчез, не умер, не погиб…
– Ну привет-привет, – Андрей Викторович оттолкнул в сторону протянутую для рукопожатия ладонь Дмитрия, и не смотря на вонь, на немытость его, обхватил его, обнял, к себе прижал, – Только ты мне больше таких ЧП на борту не устраивай. Всё под угрозу поставил, всё!
– Ну я ж…
– Да ладно, ладно. На поверхности ни сном ни духом о нашей чертовщине. И запроса я по подлодке не давал. Потом. Позже, планомерно, когда границы исследований расширять будем. Но направление я уж задам, прям туда и задам – не беспокойся!
Тем временем Дмитрий все жал и жал руки своим знакомцам, своим товарищам по станции, народ радовался, а Ичиро, так и вовсе поклонился церемониально, согнувшись в прямой угол, руки по швам.
– Я должен был пойти с вами, – склонил голову, пряча
