ощущаем следы колдовства крови рядом с телом Терна. Алафира, проверь ее, – вдруг сказал он. – Этим же заклятьем, на следы чар. Любых.
Я положила руку на рукоять клинка.
– Только троньте.
Дарен сдвинул брови.
– Есть причина, из-за которой ты сейчас сопротивляешься?
– Кто-то убил Терна, – сказала я. – Может быть, кто-то из вас. Я не хочу быть следующей.
– Сядь. – Глаза Дарена полыхнули черным огнем.
Алафира накрыла Терна холстиной и подошла ко мне, выражая в поджатых губах презрение. Затем она простерла надо мной чуть светящиеся золотым светом ладони. Я распрямила плечи, хотя меня все еще потряхивало от холода, и заставила себя ответить на взгляд Дарена.
После произошедшего в Линдозере между нами воздвиглось нечто вроде ледяной стены. Я избегала Дарена, как могла, а он никак не выделял свою подругу детства среди других.
За эти месяцы Дарен увеличил число своих последователей, его имя гремело по Светлолесью, приводя в Нзир новых чародеев. Он стал настоящим царем.
А еще он сбросил простое серое просветительское облачение, которое носил летом, и переродился в антрацитовом, подобном его драгоценным аспидам, цвете. Наряды Дарена часто менялись, и всегда на плечах или у горла растекались золотые лучи, переливающиеся дивным солнечным светом. Если приглядеться, можно было увидеть созвездия, мерцающие на его кафтане. А тяжелые серьги, которые он изредка надевал, едва слышно позвякивали.
Дарен носил роскошь небрежно, легко, будто соглашаясь с ней, будто позволяя городу обрядить его в ночь и драгоценности. Подчеркнуть сияние того, кого чародеи нарекли Полуденным царем.
И Дарен сиял. Особенно безупречны были мороки, которые он посылал по своим поручениям. Лощеные, статные. Но только на настоящем колдуне перстни и серьги были чуть тусклее и только настоящий Дарен опирался при ходьбе на простой посох из темного дерева. Только у настоящего на пальцах виднелись пятна от золы или чернил, а отросшие волосы небрежно набегали на лицо, а не лежали прядка к прядке. Вдобавок лицо настоящего Дарена временами искажала нахальная улыбка, будто бы обращенная к чему-то внутри себя. Царственные предки одарили своего потомка чертами, как нельзя лучше подчеркивающими его дикую колдовскую суть, но сам он как будто смеялся над ними, подтрунивал над своим обликом: мол, люди и чародеи одарили, а боги все же посмеялись, заключив в хромоногое тело.
– На тебе нет следов колдовства крови, – вдруг ледяным голосом сказала Алафира, вырвав меня из воспоминаний. – Ты человек! На тебе не просто нет следов колдовства крови… В тебе вообще нет Дара.
Резко стало нечем дышать.
– Я объясню…
– Значит, ты больше не колдунья, – процедила Алафира.
Дарен медленно и осторожно сложил грамоту, а затем так же медленно отнес ее на прежнее место. Мы с Алафирой следили за ним. Я – с опаской, лекарка – с все возрастающим гневом:
– Первый раз о таком слышу! Чтоб лишиться Дара… Сильно ты кого-то прогневала,
