Теперь дело попрет!
Налопавшись вяленого мяса вприкуску с зеленым луком и лавашом, мы сварили кофе и расположились с чашками и двумя плитками шоколада на полу комнаты.
– И что, – спросил я, – идеи какие-то есть, о чем писать?
Степан сделал небольшой глоток из чашки, почмокал губами, удовлетворенно кивнул и воззрился на меня.
– Пока еще нет, – сказал он. – Но я над этим работаю, брат. Не все сразу, как говорится. Шаг за шагом. Степ бай степ.
Он оглядел комнату.
– Добра у меня немного, но главное ведь – написать рассказ, так?
– Делов-то, – согласился я. – Садись и пиши. Диван тебя разве как-то лимитирует? Стеллаж, конечно, жалко.
Стёпа скривился.
– Да, жалко, но я решил, что оставить след в истории литературы важнее личных привязанностей. Если на стеллаже нет книги с моим именем на обложке, то что толку с этого стеллажа? Эх, брат, – Степан отхлебнул кофе, посадив очередное пятно на свою многострадальную майку, – как бы я хотел, чтоб ты меня понял. Меня и мое стремление наконец создать шедевр и успокоиться, зная, что дальше шедевр все сделает за меня.
Я пожал плечами и погрузился в созерцание ободка кофейной пенки в чашке. Поверхность напитка отражала мой глаз, и мне показалось, что это глаз испуганного человека.
Через неделю Стёпина квартира вернулась к своему привычному состоянию. Правда, не стало комода, кухонного стола и двух из трех табуретов. Степан рассудил, что кушать можно и за рабочим столом, а одежда неплохо вписывается в интерьер сваленной в кучу на диване: так спать мягче.
Сам хозяин квартиры восседал за столом абсолютно голый, опираясь на широко расставленные локти и зарывшись пальцами в вихры, очень поседевшие за последние недели. На экране ноутбука белел пустой лист. Я остановился за спиной друга в растерянности. Невозможно было определить, идет сейчас творческий процесс, или он уже завершен, однако плодов не принес, и автор пребывает в расстроенных чувствах по этому поводу.
Вдруг Стёпа резко выпрямился, занес кисти над клавишами, замер на несколько секунд и затем принялся колотить по кнопкам с неистовой силой и огромной скоростью. Текст вырастал быстро, Степан не расставлял знаки препинания и не выделял абзацы. Он то и дело встряхивал головой, нагибался чуть ли не вплотную к экрану, отдалялся от него на длину вытянутых рук, передергивал плечами и что-то бормотал себе под нос. Все тело его вибрировало, словно стиральная машина на высоких оборотах. Когда страница заполнилась текстом, Стёпа остановился. Наклонился к экрану, забегал глазами по строчкам, водя головой слева направо. Его спина изогнулась дугой, задрожала. Степан схватил мышку, выделил весь набранный текст и с треском лупанул по кнопке Delete.
– Твою же мать, – тщательно выговаривая каждое слово, сказал он. – Ничего не выходит, брат.
Я кашлянул.
– Не думал, что ты слышал, как я вошел.
– Да тебя еще из подъезда слышно. Топаешь, как слон. На хрена так топать?
Я
