ослабевало, а теперь уже и не возникало совсем.
Видимо, связь с родным городом не относится к разряду тех, над которыми не властно время. Возможно, она является лишь биологической, и потому изменилась вместе с Ритиным организмом.
Да и что не изменилось в ее жизни за двадцать пять лет? Ничего незыблемого не могла она назвать. Так у всех, наверное.
– Горячую воду отключили, – сообщила мама, как только Рита вошла в квартиру. – Забыла тебе сказать.
А если бы и не забыла? Все равно впрок не намоешься. Бойлер ставить мама не хотела категорически – говорила, что лучше погреет воду на плите, чем станет платить бешеные деньжищи за электричество.
Сколько Рита себя помнила, мама всегда ходила дома в чем-нибудь затрапезном. Когда-то в этом, может, и была необходимость: приличные вещи были считаные, купить их было трудно или просто не на что, и все старались поэтому их не снашивать. Но теперь-то вещи продавались везде, и Рита присылала маме достаточно денег. И какой-то особенной скупостью та вроде бы не отличалась… Но все равно ходила дома в застиранном фланелевом халате, от одного вида которого Рите хотелось удавиться.
Однако говорить об этом с мамой она давно перестала. Халат так халат. Другие вон вообще в ночной рубашке дома ходят – никого же нету, говорят.
– Я почему хотела, чтобы ты пораньше приехала? – сказала мама. – На даче пол провалился, надо перестелить.
– Мама! – Тут уж Рита не выдержала. – Я тебе тысячу раз говорила: про дачу мне, пожалуйста, не рассказывай. Не хочешь продавать – возись. Насколько можешь. Денег я тебе на это дам, но заниматься ею не буду.
– Да, ты бездушная, – кивнула мама. – Ну, дай тогда денег. Я просто боялась тебе про это по телефону сказать.
«Чего ж ты, интересно, боялась?» – чуть не спросила Рита.
Но не спросила все-таки. Вопрос бессмысленный, да и разве ей это интересно?
Она привезла из Германии лекарство для печени – когда мама была в Москве, Рита свозила ее в клинику, и терапевт сказала, что немецкое лекарство подойдет наилучшим образом. Больше везти маме из Германии было нечего: все, что могло ей понадобиться, продавалось в Меченосце, и даже гораздо больше, чем могло ей понадобиться. И если бы в Меченосце стало всего продаваться раз в двадцать меньше, чем теперь, то и тогда мама не ощутила бы нехватки чего-либо, ей необходимого.
Может, такому отношению к жизни следовало позавидовать. Но на Риту оно только тоску нагоняло.
Они поговорили про лекарство, потом мама спросила, в чем Рита завтра пойдет в ресторан, и, получив ответ, что в платье, села смотреть новости по телевизору. Рита тут же ушла в кухню. Раньше она презирала тех, кто говорил, что не смотрят телевизор – считала их снобами, но теперь смотреть его действительно стало невозможно, просто опасно для психики. И к тому же она боялась, что даже ее стальная воля не позволит ей удержаться от комментариев. А какой в них смысл? Только в очередной раз поссориться.
Вообще-то
