шла по меже, держась за его ремень. И уж точно приятен он был ей теперь – немножко спьяну, под летними звездами.
Ей надоело быть сильной и хотелось немножко побыть слабой. Она понимала, что Митя точно не из тех мужчин, с которыми женщина может это себе позволить. Но ведь только в глобальном, общежизненном смысле он не из таких, а в смысле сиюминутном, в этом вот вечернем мгновении раннего июня, она вполне может придвинуться к нему поближе и даже положить голову ему на плечо.
Что Рита немедленно и сделала.
Митя, кажется, не слишком удивился. Что ж, значит, жизнь и его тоже избавила от пустых иллюзий, и он готов согласиться, что легкий хмель и летний вечер – приемлемый суррогат романтики.
Митя обнял Риту за плечи. Она придвинулась к нему еще ближе. Бок у него был теплый. Губы тоже. Поцелуй помог понять, что физически он ее устраивает и даже, пожалуй, вызывает нечто вроде влечения. Рита не была особенно темпераментной и большего от себя не ожидала. Даже запах лука, которым они закусили текилу, не помешал такому подобию взаимного влечения; тоже кое-что это значит.
– Пойдем в дом? – спросил Митя, когда они поцеловались еще раз, уже подольше и с более отчетливым удовольствием.
– Ну, не здесь же, – кивнула Рита.
В доме было холодно – дневное июньское тепло еще не было достаточным для того, чтобы он прогревался на ночь.
– И диван все тот же! – ахнула Рита.
Диван был кожимитовый, конторский. Когда-то папа получил его в заводоуправлении по списанию. И с самого детства Рита знала, какой он холодный. Лежать на нем приятно было только в невыносимую жару, при любой иной погоде от прикосновения к его поверхности по спине бежали мурашки. Особенно хорошо Рита помнила это малоприятное ощущение по своим свиданиям с Игорем Салынским. Это еще она была тогда юная, влюбленная, и то заметила. А уж теперь-то, когда ни того ни другого нет и помину, вообще околеет на этом диване, пожалуй.
– А чем тебе диван не нравится? – спросил Митя.
– Да холодный он как змея, – объяснила Рита. – И если раздеться, то к спине прилипает. Мы же разденемся? – уточнила она.
– Конечно, – подтвердил Митя. – Но не волнуйся: я на диван лягу, а ты на меня.
Прозвучало смешно, зато возбуждающе.
Неизвестно, для чего советский конторский диван сделали таким длинным и широким, но сейчас это оказалось очень кстати. Митя вытянулся во весь рост, раскинул руки, и Рите от этого чудилось, что под нею какой-то подводный остров. Или риф. Нет, риф каменный, она бы всю спину себе исцарапала. А остров может быть и песчаный, приятно лежать на нем голой спиной, и может он быть не в море, а в реке, лежишь на подводном песчаном холме, а волны ласкают тебя сверху, снизу, отовсюду и сразу всю…
Рита легла вот так, на спину, только потому, что ей показалось неловким смотреть Мите прямо в глаза. Не обязательно же он их закроет, может, сам станет ее разглядывать, а это тоже неловко, хоть и в темноте. Но вышло хорошо: она не видела его совсем, только
