снов – ястребинка с тремя головками. Сорви ее в ночь Мессы Йоуна да положи под голову, когда тебе придет в голову увидеть вещий сон. Но берегись повторять сие часто, ибо это может вызвать головную боль». Керидвен заморгала. Чего-чего? Совершенно было не в духе Калпепера. Ниже почерком сестры Фионы на полях было подписано: «Ошибка переписчика, не бери в голову».
Вот именно! Керидвен сунула листок обратно на полку.
Но всю дорогу, как она бродила вокруг полей с корзинкой и садовыми ножницами, срезая длинные стебли, в голове так и крутилось – а о чем бы она спросила? Чем плохи монотонные занятия – что-нибудь в голову да залезет.
А чем хороши – в горе ли, в радости, а что-то да выйдет. Керидвен вернулась домой с добычей, и это ее даже немного развеселило. Осталось высушить, да настоять, да посмотреть, что выйдет. Главное, внутрь не хлебать, а то выйдет, как с пижмой в прошлый раз. Керидвен невольно хихикнула. Цветочные головки высились золотистой горкой – даже смотреть на них было радостно. Надо будет еще потом варенья из одуванчиков навертеть, вот что, подумала Керидвен. А куда я противень сунула? В сарае, небось, сушится…
Керидвен обтерла руки передником, вышла на крыльцо, толкнула дверь – и застыла, услышав голос.
– Это я ведь Этана убил.
Керидвен замерла на полушаге и мысленно обругала Блейза. Вот нашел где исповедальню устраивать! В собственный сарай не сунешься! По-хорошему, надо было бы развернуться и уйти, но любопытство пересилило. Финн сидел, сгорбившись, на краю бадьи с бельем, в темноте белели модненькие штиблеты, и блестели гвоздики на кобуре у него на боку. Блейз сидел рядом. Никто ее не заметил. Керидвен прижалась к стене и затаила дыхание.
– У нас ведь как… Рудничные работают, а мы их охраняем. Серебро ведь нечисти не по нраву, коснуться его она не может – а вот неприятности чинить – только так. Плавку попортить, искру в глаз отбить… шахту завалить… это они только так. Освящай не освящай, толку… Оттого стрелки и нужны. А стрелком быть того… страшно… и тонут наши часто, поэтому у нас и стрелять учат всех, девчонок даже. А то ведь некому. Самые хорошие стрелки – из мелких, которые вообще еще страха не знают, кому это так, игрушки. Но такое прокатывает раз, два… а подежуришь раз, подежуришь два… и у нечисти лицо начинает появляться. Вот тогда… – голос у Финна упал до шепота, – вот тогда совсем нехорошо. У нас и спрашивать не спрашивают никогда, кого ты видел. Нельзя такое спрашивать. И про других такое лучше не знать совсем. Отец Джозеф все твердил, что надо исповедаться, тогда попустит, а как исповедуешься, когда знаешь, что он все отцу расскажет. У нас и пьют все, как лошади, от полнолуния до полнолуния, потому что вроде как кажется, что все свои. Смеются, шуткуют там… Вроде как не один. Вроде как вместе.
Финн отхлебнул что-то из кружки, которую держал в руке – запахло настойкой – и продолжил.
– В дозоре-то
