траве. Полы его пиджака разметались, как крылья гигантской птицы. Склонив голову к расстеленной на земле тряпице, чернокнижник смотрел на рассыпанные по ней белые камешки. Из выреза его рубашки свесился крестик. Я подошла ближе. На каждом камешке виднелось по вырезанному черному знаку, похожему на букву. Руны и крест? А волшебная палочка у него из кармана не торчит?
Аскольд приложил палец к губам.
– Воздействие, – пробормотал он и надолго замолчал, прижав сложенные ладони ко лбу.
Ужасно хотелось передразнить его, но я сдержалась. Кроме подлеска и полей с сухой травой, вокруг ничего не было. Только дорога с изредка проезжающими машинами и маг, который, судя по виду, собирался призвать самого дьявола.
Я запахнула пальто. Может, хоть дьявол избавит меня от силы Зимней Девы?
Через минуту Аскольд очнулся.
– Это можно перебить, – заключил он. Поднял на меня глаза и мотнул головой. – Вам тут делать нечего.
Ну уж нет. Одна я в машине точно свихнусь. Я опустилась на корточки рядом с ним.
– Я не помешаю.
– Я вас откачивать потом не буду!
– И не надо.
Он явно хотел сказать еще что-то, но время поджимало. Аскольд повел плечами, собрал руны в бархатный мешочек, вытащил из саквояжа заляпанное воском зеркало, свечу и спички, добавил зачехленный нож и пачку влажных салфеток и снова недовольно глянул на меня.
– Могу отвернуться, – предложила я, изо всех сил стараясь скрыть сарказм в голосе.
Он издал какой-то звук, больше всего напоминающий хмыканье.
– Не надо. Но в зеркало не смотреть.
Я кивнула. Перестав меня замечать, чернокнижник забормотал то, что больше всего напоминало молитву. Только начиналась она словами «Не во имя отца и не во имя сына», а кончалась призывом перекрыть кислород и волю рабу Анатолию и тому, кто поставил свою волю поперек его.
– Да будет так, – закончил Аскольд, достал из пухлой пачки салфетки, из чехла – нож и, быстро протерев лезвие, аккуратно взрезал себе левое запястье вдоль ремешка часов.
В ноздри ударил металлический запах, но Аскольд даже не вздрогнул. Кровь закапала на зеркало, пока огонек свечи бесновался на ветру. Тяжелые облака над нами закрыли небо.
– Возьми плату, плоть и кровь мою, принимай дар да работай. Да будет так, – проговорил он совсем тихо и прижал рану к зеркалу.
Долгое мгновение ничего не происходило.
– Салфетку, будьте добры.
Я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Взгляд скользнул с бархатного мешочка на заляпанное зеркало и окровавленный нож. Я аккуратно вытащила из пачки салфетку и протянула ему. Зажав рану, Аскольд неожиданно усмехнулся:
– Уложился?
Я не могла оторвать глаз от марли, которая стремительно пропитывалась кровью. Боль от висков перетекла ко лбу и теперь выстукивала стаккато, а старый шрам на боку дергало
