style="font-size:15px;"> Я стояла в комнате Вани – сам Ваня, укрытый шерстяным покрывалом, лежал на раскладушке – и смотрела на застывшую за окном картинку. Неужели так теперь будет всегда? Разъяренная осень, невыносимо однообразная зима, весна, как глоток воздуха, и снова – мертвое лето?
– Ну что, проверила? – За спиной послышались мягкие перекатывающиеся шаги. – Ничего с ним, как видишь, не случилось.
Я неопределенно повела плечом. Возможно, Антон не заметил, но Ваня изменился. Дыхание его стало глубже и чаще, на щеках забрезжил румянец. В прошлый свой визит в начале зимы я заметила, как во сне у него пару раз дрогнул мизинец. Ваня постепенно оживал.
Антон встал рядом и тоже глянул в окно.
– Так будет всегда? – Я кивнула на неподвижные ветви за стеклом.
– Что ты имеешь в виду?
– Зима теперь всегда будет такой… странной?
– Без понятия.
– Но ты же столько лет был с Хельгой!
– Хельга не пыталась запихнуть свою силу в живого человека, а потом его прикончить, – отрезал Антон.
Я развернулась к нему. На губах застыла фраза о том, кто нанес Тёме тот последний удар. Но Антон продолжал смотреть на застывшую картинку за окном и сам казался чем-то вроде изваяния – холодный, чужой и бесстрастный.
– Я не знала, что это так закончится, – тихо сказала я.
Он хмыкнул:
– Спросить же не у кого было.
– Разве Смотрящие не для того существуют, чтобы не допустить подобного? Скоро ведь все поймут, что с зимой и летом что-то не так!
– Не лезь к ним лишний раз.
Антон отошел к раскладушке. Поправил одеяло на груди у Вани, пригладил его черные локоны с проблесками седины. Одет он был по-домашнему, в шаровары и футболку. Я вдруг поняла, что ни разу не спросила, чем он теперь занимается. Не похоже было, чтобы ходил на работу.
Бросив последний взгляд на Ваню, я вышла в коридор. Под ноги тут же скользнула черная кошка с белым пятнышком на грудке. Мася. Я наклонилась, протянула к ней руку, но погладить не решилась. После того, что я сделала со Сметаной, она меня не слишком жаловала.
Точно. Сметана.
– А где Сметана?
– Что? – Антон тоже вышел в коридор и прикрыл дверь. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.
– Ты же говорил, что вода Дарины ее оживила.
– Я знаю, что я говорил.
Антон уперся кулаком в проем двери, другой рукой взъерошил ежик едва отросших волос. Желудок скрутило дурным предчувствием.
– Так где она?
Он задрал голову. В тусклом свете единственной лампы матово блеснули белые шрамы на горле и ключицах. Я видела, что он злится. Он теперь почти всегда злился, когда мы встречались.
– Иди домой, Вера, – наконец устало сказал Антон.
– Что ты с ней сделал?
– Я – ничего.
– Я
