он смотрел, как я билась в воздухе.
– Признаюсь честно, мне даже любопытно. – Он изогнул бровь. – Что теперь, лапочка? Ты решила доплыть до Цезарина?
– Поднимите меня! – крикнула я с мольбой в голосе, отчаянно пытаясь нащупать ногами опору. – Пожалуйста!
В ответ Михал чуть ослабил хватку, и я, снова закричав, соскользнула на дюйм вниз. Бушевал ветер, трепавший мои волосы и платье, продувая тонкую ткань и обжигая кожу льдом. И вся моя решимость растаяла. Мне вдруг отчаянно захотелось жить. Я терзала его руку, пытаясь взобраться наверх, подальше от неминуемой смерти.
Лучше я все-таки буду жить.
– О, прошу… – Он выпустил мою руку еще на дюйм. – Не буду тебя задерживать. Только знай, что через семь минут в воде ты замерзнешь насмерть. Семь, – холодно повторил Михал, лицо его было совершенно спокойно. – Ты хорошо плаваешь, Козетта Монвуазен?
Когда поднялась волна и лизнула мне ноги, я вцепилась ногтями в рукав его кожаного плаща и оцарапала его.
– Н-нет…
– Нет? Как жаль.
Из горла у меня вырвался новый крик – другая волна намочила мне подол, – но я наконец оперлась ногами о борт и начала карабкаться вверх. Михал не отпускал меня – наоборот, обхватил меня за талию другой рукой и плавно поднял на борт, потом осторожно поставил меня на палубу, но взгляд его оставался ледяным. Скривившись от отвращения, он отошел.
У меня подкосились ноги, но Михал не сдвинулся с места, и я рухнула на палубу. Меня била страшная дрожь, и я обхватила себя руками. Подол моего платья тут же заледенел на холодном ветру. Ткань прилипла к телу, и ноги начали коченеть.
Ненавижу Михала. Ненавижу его всей душой!
– Давайте же.
Я взглянула на него, но не стала обнажать шею, не стала искать глазами, куда он мог спрятать тонкие, как иглы, клинки. Он может отнять у меня жизнь, но он не отнимет у меня достоинство.
– Пронзите мне шею. Пролейте мою кровь. Используйте ее для своих грязных целей – вам ведь только это и нужно.
Все так же глядя на меня с отвращением, он присел рядом со мной, закрыв меня от моряков.
«Это уже совершенно неважно», – с горечью подумала я.
Матросы продолжали двигаться, словно марионетки на ниточках. Никто на нас так и не взглянул.
Михал пристально на меня смотрел. Его лицо ничего не выражало.
– Впервые я встречаю того, кто так жаждет смерти.
Я ничего не сказала, и он покачал головой:
– Не бойся. Какой же из меня джентльмен, если я откажу в просьбе леди?
«Леди».
Меня словно обожгло, и я резко села, едва снова не ударив его по носу. Я не люблю насилие. Терпеть не могу вида крови, но, когда фарфоровая куколка разбивается, после нее остаются острые осколки. Где-то в глубине души мне хочется причинить ему боль. Хочется пустить ему кровь.
– Давайте же, – процедила сквозь стиснутые зубы,
