взглянула на Гришу, который, покраснев, отвёл глаза в сторону, под её взглядом.
– А у нас – что, детей нет!? Ведь это вы, господа либералы, развалили страну, залили её кровью, устроили для всех невозможную жизнь, а теперь бежите из неё, обобрав её до нитки. Вы всё по митингам бегали, а потом твердили, что без шоковой терапии не выжить, мол, потерпеть нужно, а как только всё до конца разрушили, сматываете. Мы-то никуда не можем уехать, у нас одна Родина, а у вас – где больше платят. Да и не ждёт нас там никто, нет у нас еврейских корней. Помните, как Вы Гришку пытались заставить в партию вступить, а потом первым побежали партбилет сдавать? Были Вы и украинцем из Одессы, и литовцем, освобождающим Прибалтику от коммунистического ига, и борцом за реабилитацию предателей, а теперь новоиспечённый бостонец. Не удивлюсь, если в благодарность, и там всё развалите и обратно к нам прибежите, с поджатым хвостом и всё с теми же недобрыми помыслами?
– Ну, я же и тебе предлагал, и вот Гришку беру с собой… Разве плохо, что теперь у нас такие широкие возможности появились!? Ладно, Женя, не нужно ссориться, давай без политики, надоело.
– Теперь надоело!!? А расхлёбывать ваш погром мы да наши дети будут? – поддержал Женю Николай.
Виктор Пасикис посмотрел на часы, молча вылил себе в кружку оставшиеся виски, залпом, без тоста и чоканья, опрокинул их и сказал:
– Ну ладно, коллеги, мы пойдем, а то нам ещё собираться! Вставай, Гриша.
Гриша не отреагировал на его зов, он виновато посмотрел на Женю и тихо сказал:
– Можно тебя на минутку?
– Не стоит, Гриша, ведь у тебя билет в кармане, так? Доедай тортик, он действительно очень вкусный, спасибо, – грустно сказала Женя, раскладывая перед полевиками карту. Пока девушка преувеличенно сосредоточилась на полевых планах, не глядя более в сторону гостей, Виктор подхватил Гришу и поволок его к выходу, говоря, что нечего им мешать. Николай встал и, с шумом защёлкнув за ними замок на двери, попытался было продолжить разговор об ушедших, поглядывая на Женю, но она укоризненно взглянула на него и тихо предложила обсудить полевые дела вместо промывания костей коллегам. Коля покраснел, но промолчал, поняв её состояние: ведь они с Гришей дружили с детства, а теперь он уезжал в Америку, и, возможно, навсегда. Фёдор примирительно сказал:
– Ребята, извините, если что не так, но я вас не понимаю… Сейчас многие уезжают: из провинции – в Москву или в Питер, а из столицы за границу. Что же делать, если у нас и работающим жить не на что? Какой уж тут патриотизм, когда с голоду загибаешься!? Или у вас иначе? Ну, а что ваш коллега хотел перемен – а кто их тогда не хотел!? – да не пришёл от них в восторг, не мудрено: что-то лично я осчастливленных перестройкой не встречал, зато нищих и беспризорных, хоть пруд пруди. Предложили бы мне работу в той же Америке, и я бы уехал, ей Богу! Надоело с воды на хлеб перебиваться!
Коля, вопросительно взглянув на Женю, спросил:
– Может, мы и впрямь – перегнули палку, а? – Да не в Америке дело, это я так,
