style="font-size:15px;"> Сидим в каком-то семейном кафе. Симпатичное место. Никогда в таких не бывал.
Зал полупустой – люди уже разъехались из города. Близнецы тусят в детском уголке.
Виктор и Виктория.
Победы.
Две ее маленькие победы.
На самом деле большие. Очень большие.
Она зовет мальчика Виком. Говорит, Витя ему совсем не идет. Оно и ясно. Мой же мальчишка. Ни секунды в этом не сомневаюсь. И даже смешно слышать от нее: “Почему ты в этом так уверен?!”
Это она еще в офисе сопротивляться пыталась.
Сейчас молча смотрит в свою чашку кофе.
А я смотрю на детей. На моих детей.
В детском уголке бассейн с шариками и горка. Викушка пытается на нее забраться, но она маленькая, неловкая. Брат подхватывает ее и совершенно по-медвежьи, от плеча, подталкивает ладонями под попу, чтобы не свалилась. А потом бежит к другому краю – вытаскивать ее из бассейна.
Смотрю на это, и губы сами собой расплываются в улыбке. Черт. Четыре года. Им четыре года. Я потерял четыре года.
– Почему ты мне не сказала? – спрашиваю Ланку, не отводя от них глаз.
– Как? Ты уехал! Телефон был вечно недоступен!
Да… Точно… Я помню этот скандал. Как раз тогда пришлось вернуться в Лондон из-за мамы.
Я прилетал. Сюда, в Москву. После того, как мне скинули эти мерзкие фотографии. Хотел найти ее. Не знаю зачем. Чтобы хотя бы спросить: “За что?!”
Мать не дала. Кричала, что я унижаюсь, что я не имею права звонить. Тогда случился ее первый сердечный приступ. Потребовалась реабилитация. Мы улетели в лучшую клинику в Англии. Тогда же в Лондон прилетела и Карина. Якобы ухаживать за ней, пока я работаю. Получилось, что я уехал за границу больше чем на год. Даже не заметил, когда московская симка заблокировалась.
Об этом всем до сих пор тяжело вспоминать. От мысли, что Лана мне изменила, до сих пор больно.
– Лана, ты мне изменила, наши отношения были прекращены, – выдавливаю из себя, – но ты должна была сказать о детях!
– Как? – умудряется крикнуть шепотом она. – И зачем?
Чувствую в ее голосе слезы. Обиду. Имеет ли она право на меня обижаться? После всего того, что случилось, она считает меня виноватым? Ерунда какая-то. Если я и виноват, то только в том, что она не смогла до меня дозвониться. Но, судя по всему, она и не пыталась.
В детской комнате эти двое насытились горкой и теперь что-то складывают из больших поролоновых кубиков. У Вика что-то случилось с одеждой. Носок, кажется, слетел. Он хмурится, крутится, пытается поправить. Виктория плюхается на попу рядом с ним и с очень деловым видом натягивает его носок на место.
Смотрю на это и смеюсь. От счастья. От радости. От умиления. Мои дети. Мои.
Да плевать, что себе возомнила их мать.
– Лана, – я поворачиваюсь к ней, и улыбка сходит с моего лица.
Она расстроена. Но как же чертовски притягательна!
Ее золотистые волосы, белая кожа, искусанные до красноты
