эти были ужасны, но никто не догадался бы о них, глядя на нее. Сирина являла собой образ женщины, спокойно занимающейся домашней работой: сидела в теплой кухне и сбивала масло. Правда, мрачные размышления заставляли ее орудовать маслобойкой с утроенной силой, но энергия, каков бы ни был ее источник, только ускоряла дело.
Бригем не имел права обнимать и целовать ее, а тем более заставлять ее получать от этого удовольствие. Сирина стиснула деревянную рукоятку маслобойки. Жалкий английский пес! А ведь она своими руками врачевала его рану и подавала ему пищу! Быть может, неохотно и нелюбезно, но тем не менее она это делала.
Если бы она рассказала отцу, на что осмелился Бригем... На мгновение Сирина прекратила работу, представив себе такую возможность. Отец пришел бы в ярость и, вероятно, избил бы английскую собаку хлыстом до полусмерти. Видение, представляющее высокородного графа Эшберна, валяющегося в грязи с наполненными ужасом дерзкими серыми глазами, снова заставило ее улыбнуться.
Сирина продолжила крутить маслобойку, когда улыбка медленно сползла с ее лица. Картина впечатляла, но она предпочла бы держать хлыст сама и заставить Бригема жалобно хныкать у ее ног.
Было печальной истиной, подумала Сирина, что она питает страсть к насилию. Это огорчало ее мать. Конечно, жаль, что она унаследовала отцовский характер, а не материнский, но ничего не поделаешь. Редко случался день, когда она не давала волю своему мак-грегорскому темпераменту, а потом не сожалела об этом.
Ей больше хотелось походить на свою мать – спокойную, хладнокровную, терпеливую. Она старалась, но тщетно. Иногда ей казалось, что Бог, создавая ее, совершил ошибку, позабыв о сахаре и добавив слишком много уксуса. Если сам Бог был способен на ошибки, что же тогда требовать от нее?
Со вздохом Сирина продолжала монотонно работать маслобойкой.
Конечно, ее мать нашла бы способ правильно обойтись с лордом Эшберном и его нежелательными авансами. Она бы стала холодно вежливой, когда в его глазах появился бы этот похотливый взгляд, и через минуту он был бы как воск в ее руках.
Сама Сирина не умела обращаться с мужчинами. Когда они досаждали ей, она давала им знать об этом резкими словами, а то и кулаком по уху. «А почему бы и нет?» – думала Сирина. Неужели только потому, что она женщина, ей следует притворяться польщенной, когда мужчина пытается обслюнявить ее?
– От твоих взглядов, девочка, масло прогоркнет.
Фыркнув, Сирина энергично продолжала свою работу.
– Я думала о мужчинах, миссис Драммонд.
Кухарка – крепко сбитая особа с седеющими черными волосами и ярко-голубыми глазами – рассмеялась. Последние десять лет она была вдовой. Хотя ее руки напоминали натруженные руки фермера с толстыми пальцами, широкими ладонями и грубой, как древесная кора, кожей, никто в округе не умел лучше обходиться с бараньей лопаткой или фруктовым пирогом.
– Женщина должна улыбаться, думая о мужчинах. Хмурые взгляды отталкивают их, а улыбка тут же притягивает.
– Мне они не нужны. – Сирина
