путей сообщения не там, где легче (как было прежде), а там, где необходимее,[183] равно как заведение казенного купеческого флота, дабы не платить чужеземцам фрахта за свои произведения и обратить транзитную торговлю в русские руки, дало бы цвести торговле, сей, так сказать, мышце силы Государственной. Финансы же поправить уменьшением в треть армии и вообще всех платных, но ненужных чиновников. Что же касается до внешней политики, то действовать открыто, жить со всеми в мире, не мешаясь в чужие дела и не позволяя вступаться в свои, не слушать толков, не бояться угроз, ибо Россия самобытна и может обойтись на случай разрыва без пособия постороннего. В ней заключается целый мир, да и торговые выгоды других наций никогда не допустили бы ее в чем-либо нуждаться. Я умалчиваю о прочем, уже известном Вашему Величеству или из конституции Никиты Муравьева, которая однако же была не что иное, как опыт, или из показаний прочих членов. Что же касается собственно до меня, то, быв на словах ультралибералом, дабы выиграть доверие товарищей, я внутренне склонялся к монархии, аристократией умеренной. Желая блага отечеству, признаюсь, не был я чужд честолюбию. И вот почему соглашался я на мнение Батенкова, что хорошо было бы возвести на престол Александра Николаевича.[184] Льстя мне, Батенков говорил, что как исторический дворянин и как человек, участвовавший в перевороте, я могу надеяться попасть в правительную аристократию, которая при малолетнем царе произведет постепенное освобождение России. Но как бы оба видели препятствие в особе Вашего Величества – истребить же Вас, Государь, по чести, никогда не входило мне в голову, то в решительные минуты обратился я мыслью к Государю Цесаревичу, считая это легчайшим средством к примирению всех партий и делом, более ласкавшим мое самолюбие, ибо я считал себя, конечно, не хуже Орловых времен Екатерины. В прения думы почти не вступался, ибо знал, что дело сильнее пустых споров, и признаюсь Вашему Величеству, что если бы присоединился к нам Измайловский полк, я бы принял команду и решился на попытку атаки, которой в голове моей уже вертелся план. Впрочем, если бы не роковое 14-ое число, я бы пристал к совету Батенкова (человека из всех нас с здравейшею головою), чтобы идти вперед и, став на важные места в правлении, понемногу производить перемену или властью, заимствованной от престола, или своими мнениями, в других вперенными. Мы уже и хотели это сделать в отношении к Государю Цесаревичу, разговаривая о сем предмете у Его Королевского Величества, Герцога Виртембергского.
Да будет еще, Ваше Императорское Величество, доказательством уважения, которое имею к великодушию Вашему, признание в том понятии, что мы имели о личном характере Вашем прежде. Нам известны были дарования, коими наградила Вас природа; мы знали, что Вы, Государь, занимаетесь делами Правления и много читаете. Видно было и по Измайловскому полку, что солдатство, в котором Вас укоряли, было только дань политике. Притом же занятия дивизии,
Зачем, например, существует северный канал, по которому в год плывет по две лодки? Чем преднамерен Кубинский? Зачем нам торговать с полюсом? Для чего начат Сестринский? ибо удобовозимые гужом предметы роскоши, из Петербурга в Москву посылаемые, не есть главная необходимость жизни.
Я не помню, упоминал ли о сем в показаниях комитету, ибо, считая себя виновным без числа, не прибегал к частным извинениям.
