один год, но это ты уже знаешь. Всю жизнь, сколько себя помню, любил тачки. Так что я с ними и работаю. Ну, около них. Вот у тебя есть машина?
– Не так быстро, – просит Кэтрин, – пожалуйста. Так, машина, значит. Я никак не могу ее выбрать, потому что ничего в них не понимаю. Езжу на «убере».
– Ужасно, – морщится Том. – Там работает кто попало, а навигатор вечно водит черт-те как.
– Зато нет проблемы с парковкой.
– А болтливые водители?
– Это худшее, – смеется Кэтрин. – Я слушаю все об их семьях, детях, иногда внуках.
– Тебе нужна своя машина.
– Знаю, – она на секунду прикрывает глаза, – но преподавателя немецкого выбрать и то проще.
Том замечает: она снова начинает расслабляться. Это вызывает в нем что-то вроде гордости и радости одновременно.
– Ты знаешь немецкий?
– Д-да, – Кэтрин кивает, – я учу его с детства, потому что брат часто включал «Раммштайн». И я тоже… люблю такую музыку.
Она покрывается очаровательным румянцем, и Том чувствует, как сердце пытается пробить грудную клетку, и без того потрепанную операцией. Дышать становится сложнее.
– Ничего себе, – восхищенно цокает он языком. – Сколько в тебе секретов.
– А что слушаешь ты?
– В основном наших, – он придвигает поближе к ней бокал вина, который оказывается перед ним, – мерсисайдеров. Старый рок-н-ролл, но и группы помоложе тоже вполне подходят. Но из немецких я только «Раммштайн» и знаю.
Если раньше у него и был шанс забыть сумасбродную искру в глазах доктора Ким, теперь он исчез навсегда. Какая же она яркая девчонка… Том боялся, что такой разговор, когда им только нужно узнать друг друга, выйдет натужным, а еще она сама сказала о собеседовании… Но нет.
Ей правда интересна его жизнь. Том рассказывает о работе, об изобретениях, как придумал «Джей-Фан», когда сидел на заднем сиденье по дороге в Лондон и вспоминал Джун, которая постоянно ныла, как ей скучно ездить к бабушке. Кэтрин не делает вида, а действительно слушает. Кто бы подумал: за строгим азиатским фасадом сидит маленькая оторва, которой только и дай, что потрясти хаером под немецкий рок.
Том пропадает в ее взгляде. Он совсем перестает дышать и больше всего боится, что их разговор закончится. И она снова наденет свою суровую докторскую маску, будет раздавать рекомендации, что ему есть и пить, а не делиться эмоциями и спрятанной внутри энергией.
Страх сбывается. Официант забирает у них пустые тарелки, и Кэтрин вдруг умолкает на полуслове, опуская взгляд.
– Том… – Она прикусывает губу и качает головой: – Прости.
– За что? – спрашивает он, но сердце уже хватает железная рука.
– Заставила тебя подумать… – Она шумно выдыхает и поднимает посерьезневший взгляд: – Мы ведь все еще не в тех отношениях.
– Я тебе нравлюсь? – спокойно повторяет вопрос он.
Если она хотя бы кивнет, Том перевернет
