командира? Можешь себе представить, что было после этого.
– Так вот что случилось…
Странно было слушать от другого человека про то, что произошло с Анкой. Ну да, он был не слишком разговорчив и рассчитывал на то, что слухи до нее донесут другие. И все же Анка в рассказах других людей был не тем Анкой, которого знала Люинь. Он ей всегда казался человеком, который не позволяет ничему плохому к нему прикасаться. Но вот теперь она вспомнила один эпизод на Земле, когда Анка ушел из компании после ссоры. А Чанья всегда знала, что с кем происходит, и просвещала Люинь.
– А знаешь, может быть, отказ от регистрации и вправду – дело серьезное, – вдруг проговорила Чанья.
– В каком смысле?
– Ну давай рассмотрим обычные преступления – воровство, способность воспользоваться чужой ошибкой, всякое такое. Это просто редкие случаи, и все понимают, что так поступать нельзя. Достаточно простого, легкого наказания. Но всё иначе, когда дело касается идеологии. Тогда преступление превращается в вызов нашему образу жизни. Если идеологические бунтари распространяют свои идеи, это становится угрозой для всей системы. Отказ от потребности организовывать жизнь вокруг мастерских может быть рассмотрен как идеологическая революция.
Люинь молчала. Слова Чаньи напомнили ей о ревизионистах, с которыми она познакомилась и подружилась на Земле.
– Это просто мои догадки, имей это в виду, – заметила Чанья.
– Знаешь, я сегодня подумала, – сказала Люинь, – что самая большая проблема нашего мира вот какая: ты ни о чем не можешь подумать, что это нехорошо. Каждый обязан выбрать мастерскую, должен жить как полагается. И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее. Если твоя догадка верна и если отказ от регистрации – это уголовное преступление, тогда… мы даже лишены возможности по своему выбору покинуть систему. Какой страшный мир.
– Ты начала так думать только после возвращения? – спросила Чанья.
Люинь кивнула.
– И у меня то же самое. Жуткое ощущение. После всего, через что мы там прошли, наконец вернуться домой только для того, чтобы понять, что жить здесь невыносимо…
– Знаешь, если бы можно было жить, только повинуясь инстинктам, – сказала Люинь, – это было бы истинное счастье.
Чанья фыркнула:
– По-моему, то же самое мы друг дружке говорили четыре года назад.
Люинь улыбнулась:
– Точно. Думаю, теперь для таких сентиментов мы с тобой уже слишком взрослые.
Они уже пережили привычку говорить о жизни слишком громкие слова. Повидав столько обескураживающих и тревожных вещей, они не могли так уж легко делать выводы. Четыре года назад они оценивали жизнь землян с безграничной юной уверенностью, но сегодня настроение у них было совсем иное.
Чанья повернула голову и пристально посмотрела на подругу:
– Ты сейчас больше всего чего хочешь?
– Уйти.
Чанья рассмеялась:
– То
