дне рождения и совсем забыла, что сегодня суббота и Эрнест не работает. Я пришла в парк с этим мальчиком, который мне нужен как собаке пятая нога, и вдруг на душе становится очень пусто. Песни нет. Нет ритма, нет радости, нет смысла.
Придется опять бродить по магазинам и делать вид, будто рассматриваю вещи, на которые мне плевать, с единственной целью услышать хоть одну ноту музыки. Все это меня злит, я зла на целый свет, особенно на Марселя, который тратит все деньги на товары по акциям и не может купить простое радио. Я пинаю камешки, попадающиеся мне на дороге, пинаю лист, пинаю конфетный фантик, пинаю траву, пинаю пустоту. Максим наверняка не понимает этой перемены настроения, но ничего не говорит. Просто идет за девочкой, которую скорее всего находит чудно́й. Идет следом, почти физически ощущая странное противоречие: ему хочется и одновременно совсем не хочется оказаться сейчас в другом месте.
– Ненавижу выходные на каникулах. Они бесполезные. Как кепка под зонтом или зажженная днем лампа.
Максим вдруг начинает говорить очень быстро. Я понимаю, что он понимает не все, но немножко все-таки понимает. Он умеет распознавать разочарование, потому что сотни раз испытывал его сам, после фраз, произнесенных его мамой. «Нет, ты не пойдешь играть к Венсану», «Насчет велосипеда посмотрим на будущий год», «Ты не поверишь, но в команде регби не осталось свободных мест». Он всегда собирался что-то сделать, но кончалось тем, что не делал ничего, потому что мама каждый раз ударялась в панику и отменяла все планы в последнюю минуту. Он ненавидел последние минуты.
Так что на эту неделю каникул у тети он даже не надеялся. Неделя на расстоянии, неделя свободы, неделя, в которую он будет что-то делать, а не собираться что-то сделать. Неделя, которая стала возможна благодаря множеству «Брось, Шанталь…» его отца, и трудно сказать, что там бросила Шанталь, но Максим был здесь, один, в двухстах семидесяти километрах от дома, впервые в жизни.
– Идем смотреть на поезда?
Теперь я отвлекаю Максима от его мыслей. Это даже не вопрос, и Максим просто идет за мной, ускоряя шаг. В трехстах метрах от парка есть мостик над железнодорожными путями. Ржавые перила вставлены в бетон, но между ними и мостом достаточно места, чтобы просунуть ноги. Я смотрю на свои старенькие красно-синие часики:
– Через минуту появится парижский поезд. Ты должен задержать дыхание на все время, пока он будет проходить, от первого вагона до последнего. Иначе умрешь. Понял?
– Э-э, ладно.
– Уже идет… Ты готов?
Он даже ответить боится, только энергично кивает головой. Поезд идет, и я вижу, что Максиму уже не хватает воздуха. Вагоны проносятся под нами, и когда последний выезжает из-под моста, мы переводим дыхание, как будто вынырнули из морской глубины.
– В девять сорок семь всегда длинный!
Я смотрю на него, не мигая, и добавляю:
– Неплохо для первого раза. Ты откуда?
– Из Нанта.
– А кто твои родители?
– Папа инженер.
