крышей. Добравшись с помощью Настасьи до туалета, Матвей кое-как справил свои житейские дела и, выбравшись из скворечника, замер, пережидая очередной приступ головокружения и тошноты.
– Что, сынок, плохо? – вскинулась женщина.
– Погоди, мать, дай отдышаться, – придержал её Матвей, оглядываясь вокруг.
За плетнём в одну сторону раскинулась бескрайняя степь, а с другой стороны в синеватой дымке виднелся длинный горный хребет.
– Мать, а где мы сейчас? – решившись, тихо спросил парень.
– Так Кубань это, – развела женщина руками.
– А станица как называется? – задал Матвей следующий вопрос.
– Так кореновские мы. Станица Кореновская это. Отродясь тута жили. Неужто не помнишь?
– Нет, – коротко мотнул Матвей головой и, оттолкнувшись от скворечника, попытался шагнуть к дому.
Но ноги опять подвели, и парень едва не грохнулся на землю. Настасья успела подхватить его за пояс и, вздыхая, повела к дому. Неожиданно Матвей услышал до боли знакомый звон и, оглянувшись, тихо спросил:
– Это батя в кузне?
– А кому ж ещё быть, – удивлённо хмыкнула женщина. – С утра у горна стоит.
Заведя парня в дом, Настасья помогла ему улечься и, присев на краешек лежанки, настороженно предложила:
– Матвеюшка, я там окрошки нарубила. Может, поснидать хочешь?
– С квасом? – на автомате уточнил парень.
– Это там, у Москвы на квасе её делают. А мы тут всё больше по-кавказски, на кислом молоке, – усмехнулась женщина. – Но и на квасе бывает.
«Такую я ещё не пробовал», – усмехнулся про себя Матвей и, кивнув, ответил:
– Давай.
Получив в руки широкую глиняную миску с окрошкой и толстый кусок духмяного ржаного хлеба, парень осторожно зачерпнул деревянной ложкой предложенное блюдо и, отправив его в рот, настороженно прожевал. К его огромному удивлению, окрошка оказалась неожиданно вкусной. Прежде ему ничего подобного пробовать не доводилось. Родителей он потерял рано, а бабка готовила обычные блюда, принятые в центральной России. Да и прожила она не долго. Ушла следом за детьми, пережив их всего на три года.
Воспоминания о семье сжали горло парня судорогой, но он усилием воли отогнал тяжёлые мысли и заставил себя вернуться к делам насущным. Выхлебав всё поданное, Матвей перевёл дух и, отдавая миску Настасье, задал следующий вопрос:
– Выходит, меня стукнуло, когда я во дворе с шашкой упражнялся?
– Угу, – коротко кивнула женщина.
– А лет мне теперь сколько? Раз шашкой махал, выходит, и в полевые лагеря ездил. Получается, я в реестре пишусь?
– Так девятнадцать тебе по весне стукнуло. А в реестре ты уж три года как пишешься. Тебя ж в пластунскую команду вписали. Господи, неужто ничего не помнишь?
– Как отшибло всё, – вздохнул Матвей.
– И
