чуть больше, рот растягивается в полуулыбке.
Из груди уже рвется крик, но тут я понимаю, что это всего лишь расправляются складки на скомканной ткани. Пересилив себя, подхожу к вороху одежды и поддеваю ногой голову, стараясь не думать, на что она похожа.
Голова не отлетает. Она твердая, но не тяжелая. Оля набила ее чем-то и как-то сумела прикрепить к рубашке, а рубашку к штанам и перчаткам.
Теперь все это разом дернулось от удара.
Отскакиваю.
Уж слишком это похоже на настоящее движение.
Глаза привыкли к темноте. Бочки, кроличьи клетки, маленький столик, на котором сушится укроп.
И как же сильно воняет чем-то.
Одежда лежит теперь грудой. Голова подобрала остальное тело под себя. От моего удара она, конечно, сместилась, но чтобы так…
Сердце сейчас разорвется. Меня тошнит.
Оно шевелится. Оно точно шевелится. Я вдруг думаю: «Мыши. Это мыши забрались туда. Или… или…»
«Кролики».
Взгляд на миг задерживается на кроличьей лапке, потом возвращается к лицу на полу.
Оно поднимается. Сначала медленно, почти незаметно, потом резко взмывает вверх.
Он встает. В моей рубашке, в спортивных штанах Олиного отца, в старых рабочих перчатках. Руки и ноги висят пустыми тряпками, но в нем есть жизнь. Дрожь бежит по всему его телу, словно что-то внутри клубится, переползает с места на место, хочет вырваться наружу.
Еще пару секунд тупо смотрю на него, пытаюсь придумать объяснение, а потом волна паники сметает все, и я кричу так, как никогда прежде не кричал.
Переваливаясь с бока на бок, на непослушных ногах он идет ко мне.
Кисти в перчатках вяло болтаются, но сами руки тянутся, готовые схватить меня.
Смертельно обнять.
Изо всех сил бросаюсь на дверь, падаю. Снова бросаюсь. И снова, и снова. Встаю, прижимаюсь к шершавому дереву, пытаюсь вжаться в него, протиснуться на улицу сквозь щели. Больше ничего не вижу. Глаза заливают слезы.
Слышу, как шаркают его ноги.
Что-то касается шеи, холодное, отвратительно мягкое. С новой силой вжимаюсь в дверь.
Я умру.
Я уже умер. Не здесь, не на бетонном полу сарая, а где-то далеко в поле, на сырой земле, среди скошенной травы. Под ярким солнцем.
На секунду перед глазами мелькает эта картина, а потом чернота.
Черное колесо трактора. Оно заслоняет весь мир.
Открываю глаза. Я и в самом деле лежу на земле. В траве. Только нет никакого трактора и страшного черного колеса.
От прикосновений я вздрагиваю.
– Убежала! – слышу я голос. – Гадина!
Паша.
– Что с тобой? – это уже Лиза.
Начинаю рыдать. Она обнимает меня, а я плачу и плачу.
– Он ходит, – шепчу я. У меня пропал голос. Будто что-то порвалось в горле. К тому же я разучился дышать, хватаю ртом воздух, глотаю его и никак не могу надышаться.
Меня успокаивают, гладят по голове.
– Эти
